Литература как жизнь. Том II

Это факт: многие явления живописи ХХ века, сами по себе ничтожные, купаются в лучах прожектора огромной силы. Тысячи книг, имеющих отношение к искусству, скажут вам, что кубизм – это начало великой революции в художественном творчестве. Нет ничего более выгодного, стихийно целесообразного для выживания прежних форм духовного рабства, чем возможная иллюзия, будто всякая критика либеральной набожности ХГХ века есть обновление культуры. Эстрадно-философские сочинения, вроде книг Маклюэна или Фуко вбивают в головы людей тезис, будто реалистический принцип в искусстве безнадежно застрял в прошлом и является выражением отсталости и консерватизма.

Сочувствуя этому направлению, Ортега-и-Гассет определил его как негативное настроение издевающейся агрессивности, превращенное в фактор эстетического удовольствия. Отсюда яростная полемика модернистов против наивного реализма обыкновенного человеческого глаза и против традиции Ренессанса как символа реальной изобразительности вообще. Но если бы Ренессанса не было, чем жили бы отрицатели? Модернизм оперирует рядом готовых форм, его отношение к миру уже вторично и по преимуществу негативно. Суть так называемого современного искусства в том, что художник уходит во второй этаж сознания и запирается в нем, убирая за собою лестницу.

Мой реферат, разумеется, несравним по содержательности с текстом Лифшица. Убийственно-четкие формулировки мной по возможности воспроизведены, прослежена линия мысли, но опущена обширная аргументация, ускользают смысловые оттенки, ослабевает доказательность, отсутствует конкретизация, особенно необходимая, когда речь идёт о почве и реализме.

К счастью, книга Михаила Александровича доступна через Интернет, а некоторые её разделы помещены полностью.

«Работы Лифшица – поворотный пункт в советском мышлении об искусстве и культуре».

Стэнли Митчел.

Английский профессор эстетики Стэнли Митчел[117] писал о Лифшице по просьбе его вдовы. Лидия Яковлевна надеялась, что статья привлечет внимание к трудам её покойного мужа. Мне как редактору «Вопросов литературы» она вежливо и внятно выражала претензию, что Михаила Александровича продолжают «лягать» на страницах журнала, а сколько-нибудь серьезно о нем не пишут. А кто напишет? Были предложения написать, но такие, что лучше не надо.

Поворот, по сравнению с вульгарной социологией, которая главенствовала в 20-30-х годах, заключался в оценке классики. Лифшиц исходил не из социальной принадлежности писателей, а из содержания их творчества. Вот как он восстанавливал ход своей мысли многолетней давности, которой с тех пор не изменил: «Революционная диалектика не сводится к отрицанию старого. Она включает в себя и сохранение его безусловного содержания, победу положительного ядра над силой распада…Я был счастлив тем, что свободен от “уничтожающего Ничто”, от насыщенного едким релятивизмом двадцатого века, от обязанности хранить в своем сознании некую кривизну, отвечающую условиям современности (по расчетам специалистов), от убеждения в том, что музыка индустриальной эпохи должна шуметь и скрежетать, а портрет не должен быть похож на оригинал под страхом превращения в фотографию. Все эти призраки расстроенного воображения больше не угрожали мне. Постепенно возникла привычка рассматривать каждый предмет простыми глазами, в его действительном существе, не заботясь о том, как будет выглядеть эта позиция в зеркале рефлексии. Покажется ли она старой или новой, оригинальной или подражательной. Впервые для себя я понял, что избыток художественных форм, угнетающих современного художника, есть относительный, а не абсолютный избыток» (из Предисловия 1960 г. к «Философии искусства Карла Маркса»).

Стэнли писал о Лифшице для почтенного оксфордского журнала и написал основательно, однако с чувством обреченности: пиши, не пиши, с мертвой точки не сдвинешь. Стэнли объяснял: крах Советского Союза, будто бы стоявшего на марксистских основаниях, окончательно оттолкнул от марксизма. Кроме того, марксизм, существующий на Западе, это не советский марксизм, о чем ещё в бытность мою референтом я докладывал дирекции ИМЛИ, а сейчас добавлю: и не лифшецианский, о чем пишет Стэнли. Однако он считает, что на Западе марксизм – изощреннее (more sophisticated). Словесно, быть может, даже слишком изощрён, а по существу – это недостаточно марксизм просто потому, что там мало марксизма – одни и те же цитаты, толкуемые на разные лады, среди прочего, обсуждение, так сказать, с марксистских позиций разницы или сходства между шекспировской строкой и табличкой «Без доклада не входить».