Литература как жизнь. Том II

Хорошие книги – особая категория. Ни «Анна Каренина», ни «Братья Карамазовы» не умещаются в эту рубрику. «Хорошие книги» возникают на волне величия, когда литературная почва взрыхлена и многослойна, и небездарные люди, усвоившие культуру писательства, пишут хорошие книги. Почему сейчас, когда ни великих, ни хороших книг нет, все же появляется, и немало, неплохих «криминальных» романов? Несчастного Дэвида Марксона «серьезные» книги, искусно написанные, не могла читать его собственная дочь, а я – читай не читай, понять был не в силах, зато два «полицейских» романа, которых сам же Дэвид стыдился, не заметил, как проглотил. Профессор литературы, которому я рассказал об этом, отозвался с искренним удивлением: «Так вы считаете удобочитаемость признаком настоящей литературы?». Словно стыд да и только сознаться, что с удовольствием кушать можно лишь хорошо приготовленное.

Живет богатая традиция повествования, и у кого есть талант, тот с успехом традиции следует. «Семья» – побег руссана, как называли на Западе романы Тургенева, Толстого и Достоевского. Даже эмигранты старшего и среднего поколения по моей рекомендации стали читать «Семью»: «Как же мы раньше не знали этой книги?» Ответ: инерция, групповщина (партийность), реклама. Литература партийна, читатели партийны, а иначе книги как бы не существует. «У меня ещё рассказы есть», – говорила мне Антонина Федоровна. Оказалось, у неё и пьеса написана. Но замечательная писательница Нина Федорова – автор одной книги. Продолжение «Семьи», роман «Дети» и трилогия «Жизнь», опубликованные у нас «Роман-Газетой» в другие времена и при другом начальстве, имели у читателей успех едва ли не больший, хотя они слабее «Семьи», и язык уже сильно засорен англицизмами. Однако читатель, отождествляя себя с персонажами, любит чувства без иронии, себя соотносит с прочитанным и сопереживает героям. В отличие от иронической «Семьи», пусть мягко иронической, но всё же иронической, «Дети» и «Жизнь» ближе множеству читателей прямолинейной благорасположенностью к разбросанным по свету русским людям.

«Семья», «Детство Никиты», «Дерсу Узала», «Путь всякой плоти» (на три четверти), «В честь Каталонии», «Зелена была моя долина», «Плачь, любимая страна» – не прочитавшие таких книг потерю переживут, но кто прочтёт, не почувствует себя обманутым. Ведь нередко читатель остается озадаченным после чтения будто бы великой книги, которая на самом деле представляет собой временную и вовсе дутую величину. Вспомните, каким книгам уже на нашей памяти обещали бессмертие, если сможете вспомнить те книги.

Тени незабытых предков

Торгуйте лошадьми, Димитрий, милый друг.

Не продавайте лишь Пегаса.

Пусть Элиот хранит ваш творческий досуг

На склонах русского Парнаса.

И. Н. Голенищев-Кутузов.

… Они только умнеют с годами при воспоминании о них. Мы ещё застали этих энциклопедистов, мы у них учились, точнее, они нас учили, пытались учить, а мы… Понравится вам чувствовать себя безнадёжным неучем, сколько бы вы ни старались понабраться знаний? Однажды состоялся у меня с Михаилом Павловичем Алексеевым разговор не о литературе – о лошадях. Ну, думаю, уж тут я не оплошаю! Вдыхал ли многоуважаемый Михаил Павлович когда-нибудь, выражаясь по-конюшенному, благородный аромат конского пота? А он между тем меня спрашивает: «Не попадалась ли вам такая книга “История лошади, записанная с её собственных слов”?» Н-не попадалась. «Сочинение это вышло анонимно на английском языке в конце восемнадцатого столетия и, я полагаю, могло послужить Толстому в числе источников, когда он создавал Холстомера», – так говорил академик, глядя на меня поверх очков, а в глазах его я читал: «Как с вами, молодой человек, беседовать о лошадях, если вы не знакомы в достаточной мере с литературой по этой теме?».