Литература как жизнь. Том II

Этой битвы видеть я не мог, был младше создателей «Теории», но кому повезло оказаться свидетелем схватки, те со всеми подробностями живописали, что это было за побоище и как бывалый литературный боец сначала вроде бы выражал полное согласие с противниками, поддавался им, но едва они открывались и шли навстречу, он сажал наотмашь в поддых, так что врагов скрючивало от силы и неожиданности удара[83].

Большой Иван, наш тогдашний директор, сам в драку не ввязывался, но подбадривал «Володю», так Иван Иванович любовно называл Ермилова. Два ветерана литературной борьбы доподлинно знали, кто тут марксист и почём у этих марксистов партийность. Конечно, если бы не Лена, Владимир Владимирович, наверное, и бровью бы не повёл. А так он вспомнил былое, тряхнул стариной, демонстрируя, что значит бить, бить наповал в полемике, вроде бокса без перчаток, как в оны годы бывало, чего, понятно, новейшие мастера закулисной склоки уже не умели.

Кому-то покажется, что избиение, да, избиение прогрессивно мыслящих, я описываю садистически, испытывая удовольствие, но ведь если догматизм набил нам оскомину до омерзения, то и от свободомыслия стало воротить, как от вранья. И если подлецы были подлы по определению, открыто, то благородные оказывались подлы винтом, с вывертом, с ними надо было соблюдать особую осторожность. Тому учит и наша классика, если читать, а не выдумывать, что в ней написано: благородству, которое слишком в восторге от собственной правоты, доверять не следует. Люди с версиловскими намерениями хотели дерзких молодых учёных выскочек поколотить, не тут-то было! Как бывает в подворотне, малыши привели большого дядю, а тот, хотя был ростом мал, оказался силён и защитил их от хулиганов с чужого двора.

«Три области человеческой культуры – наука, искусство и жизнь – обретают единство только в личности, которая приобщает их к своему единству».

М. М. Бахтин, «Искусство и ответственность» (1919)[84].

Прочитав найденные у Ермилова «Проблемы творчества Достоевского», Вадим настоял, чтобы Сергей с Генкой взяли книгу в институтской библиотеке. Когда тот же экземпляр, по приказу Вадима, оказался в руках у меня, то книга, вышедшая более тридцати лет тому назад, не выглядела затрёпанной, на формуляре значилось немного имен (а я всегда смотрел, кто раньше читал ту же книгу). В печати за рубежом, кроме всезнающего Рэне Уэллека и начитанного Симмонса, о Бахтине не вспоминали, в библиографии не заносили, даже не знали, что с ним стало. Открытием явилось и для Вадима, что автор «Проблем творчества Достоевского», оказывается, здравствует упрятанный за Волгой в Саранске, вдали от научнолитературных кругов, в границах которых определяются репутации. Под нажимом Вадима, Ермилов стал ссылаться на Бахтина в печати, а делал он это умело, демонстративно, добавляя «как известно, ещё Бахтин…». Вадим и Бочарова уговорил (Сергея пришлось тогда уговаривать), чтобы всё-таки разрешил он поставить своё имя в качестве редактора Вадимом пробитого и подготовленного к печати нового издания бахтинской книги.

Почему не поставил Вадим своего собственного имени, он мне рассказывал, но помню лишь, что помешала этому какая-то там, в «Советском писателе», внутри-издательская интрига, или же интриги не было, однако Вадим опасался, что она возникнет и затруднит переиздание, если он полезет на титул как редактор: мало ему, что они выпустили его собственную книгу «Происхождение романа». У Вадима не было мелкого честолюбия, ради цели достойной он способен был ужиматься и уходить в тень. Он думал и действовал исторически, в данном случае совершенно не по-ноздревски. Повторяю, не помню деталей, но у Вадима были соображения, побудившие его не выходить на авансцену вместе с Бахтиным. Не желая выглядеть одиноким в поле воином, создавал он впечатление, будто все, как один, горой за Бахтина! Впоследствии это стало одним из поводов не признавать за Кожиновым заслуги первооткрывателя или же признавать не в полной мере, распределяя роли по разным лицам.

Это Вадима не огорчало. Он был режиссёром действа, все же остальные являлись исполнителями и очень часто всего лишь статистами. Были и спохватившиеся-примазавшиеся, всегда так бывает, становится ли модой прошлое или амбивалентность. Когда битва была выиграна, они выходили на авансцену (и по-прежнему выходят) перед занавесом, чтобы с важным видом раскланяться в ответ на будто бы ими заслуженные аплодисменты.