Литература мятежного века

Но по мере углубления в анализ социальных проблем и нарастание всеобщего кризиса 90-х годов, проскуринский смех становится жестче, а сатира - беспощадней. Н.В. Гоголь заметил однажды, что в "Мертвых душах" ему "всякая строка досталась потрясением..." Для того, чтобы высказать свое отношение к реакции, осмеять ее, "нужно, чтоб внутренности дрожали..." говорил Салтыков-Щедрин. Но, свидетельствуют образцы отечественной сатиры XIX - XX веков, недостаточно обличать, надо еще уметь открыто презирать. Так и поступает Проскурин в своей повести.

Уже с первых абзацев мы ощущаем свое присутствие в каком-то странном призрачном мире, наполненном причудливыми фигурами и картинами, за которыми, однако, четко проступают реальные типы и ситуации... Густая осока шевельнулась и перед Михеем предстала старая водяная крыса и он почувствовал оцепенение всех членов: водяное существо, показав белые, широкие и острые, как бритва резцы, стала поразительно похожа на его жену, - острая мордочка, ищущее, несколько развратное выражение в глазах и неистовая энергия подчинять и властвовать. Но на бывшего всесильного президента пялилась все та же знакомая крыса, а не Аделаида Максовна, и его сердце тоскливо сжалось. Он хотел послать назойливое существо куда подальше, но усатая морда приняла серьезное выражение и сказала: "Не надо, дорогой Михей. Ты стоишь лицом к лицу с самим русским народом, - правда, ты его смертельно боишься и ненавидишь, но ведь это дело иное". Узнав о своем посвящении в рыцари высшего ордена Черной Звезды, он успокоился и снова обратился к своей мечте о том, как было бы хорошо разделить бывшую империю на две части - Московию и Сибирь, взяв Сибирь под свою руку, а прогнившую давно Московию оставить дурелому Бобу - пусть подавится.

Лично его, Михея, как он утверждал, не в чем упрекнуть, о чем бы угрожающе ни намекала обнаглевшая крыса. С исторической точки зрения он чист как стеклышко, подумал Михей, и попытался сосредоточиться. Удивляться нечему, успокаивал он себя, такова логика развития жизни, мир стареет, и в самих людях происходят разительные перемены, и особенно в верхах. Бывшие строгие, линейные, почти аскетические партийные вожди стали президентами, сенаторами, губернаторами и градоначальниками, через родственников вступили в связи и сношения не только со всемогущим подпольным миром, регулярно ходят в церковь. Словом, отпустили душу, - гуляй, пока жив, не согрешишь не покаешься... Ему осточертела вся эта политическая кутерьма и он начал мечтать о том, что неплохо было бы плюнуть на все и отдохнуть, уехать инкогнито в одно из своих поместий, подальше от этой неизвестно из-за чего взбесившейся России, хотя бы во Флориду - недели две-три, и нервы придут в порядок. Но нервы никак не могли успокоиться. Ему померещилось какая-то странная, длинная фигура в нелепом, едва ли не до пят, сером плаще, и сердце столкнуло, покатилось и зашлось в тягостной тоске. "Ну вот, опять то же самое! Боже мой, как невыносимо!" - прошептал он и приподнялся на локтях.

Перед ним опять торчала зеленая химера, которая тут же исчезала, а на ее месте громоздился его старый и верный друг-соперник, нынешний правитель России Бориска, именующий себя не иначе как Боб, на американский манер, значит. Этому есть чем похвастаться: его сам патриарх благословил, понтифик римский тоже, не говоря уже о немецком друге Гельмуте и большом американском друге Билли тож. Посему двенадцатое июня 1991 года великая историческая дата для Боба и его подельников, поскольку знаменует собой срок разрушения великой империи и приход повелителя земли, коим Боб мнит себя. В этот день приносится очистительная благодарственная жертва, что он тут же и демонстрирует.

И Проскурин создает потрясающую своей художественной правдой картину, в коей достигает предельного накала сатира и, как бы исчерпав себя, перетекает в ипостась трагедии. Столь тесного переплетения и взаимопроникновения сатирического и трагического советская литература не знала.

Вот эта сцена в сокращенном виде, раскрывающая фанаберию, эготизм и скотство Боба (Ельцина) и Михея (Горбачева), но не только это.

"- Уж не ты ли мнишь себя повелителем земли? - почти ласково поинтересовался Михей, еще больше поджимая губы, и пятно на лбу окончательно вызрело и стало багрово-пунцовым.

- Шта? А чем тебя не устраиваю? - задорно подмигнул президент Боб и от тайного удовольствия простецки присвистнул. - Да не хочешь ли сам убедиться? - спросил он и тут же окликнул проходящую мимо молодую пару. И когда мужчина лет двадцати пяти, сероглазый, русоволосый красавец, подбежал к нему, оставив свою подругу, в глазах у него светилась любовь и преданность.

- Как величать тебя, молодец? - еще больше приосанившись, и поправляя напомаженный завиток чуба, спросил Боб ласково.