Между тем Проскурин ввел в литературу образ с т р а н н и к а, символизирующего высшие силы и сеющего в этом мире добрые начала. Начиная с романа "Отречение" (1987 г.), фигура странника проходит через многие последние его сочинения, а в повести "Тройка, семерка, туз" (2001 г.) образ странника включается в сюжет наравне с главными персонажами. Его появление вызывает бурление в общественной среде и в известной мере меняет течение событий. "Толпа, шарахнувшись, отхлынула во все стороны, очищая центр площади, и тогда стал виден высокий седой человек в длинном брезентовом плаще, в стоптанных донельзя мужицких сапогах, с каким-то замызганным вещмешком на одном плече, - почему-то именно от него исходила притягательная светлая сила (Мы встречались с ним в "Отречении" - Н.Ф.). "Кто это? Кто? Кто такой? Вчера Аксинья (омская пьяница и бомжиха - Н.Ф.) говорила - с т р а н н и к явился... С т р а н н и к? Что за ахинея? Откуда, зачем? С т р а н н и к? Что за птица такая?" - послышался приглушенный, разрастающий ропот в толпе и сразу же спал... Человек в старом брезентовом плаще тихо, но так, что все на площади из края в край услышали, произнес:
- А я верую, Господи, верую... И да будет каждому по вере его!
И сразу же что-то произошло. Небо над городом, над всей застывшей Сибирью прорезала нежная хрустальная трещина, а многотысячная законопослушная российская толпа, которая всегда была очень особой толпой и разительно отличалась от любой другой толпы в мире, потрясенно и особенно жалостливо охнула (...) С леденящим любопытством Михей увидел пугающе дико и неправдоподобно вытягивающееся, все больше заостряющееся лицо Аделаиды Максовны, - словно кто-то хамски вытягивал ее из самой себя за нос, ее щеки, подбородок, лоб заметно покрывались зеленой шерстью. Еще мгновение и одежды с нее, вплоть до самых интимных, бесследно ниспали, развеялись, уши провалились, и вместо них остались два шерстистых полукружия, нос превратился в блестящую, черную, хищно шевелящуюся по воздуху пуговицу с двумя темными дырочками. И на Михея плеснулся ответный ужас из западающих и уменьшающихся глаз жены. Он судорожно икнул, вскинув руки и увидел, что и у самого у него уже не человеческие руки, а когтистые и безобразные лапки-коротышки, обросшие густой зеленой шерстью, - они бессильно болтались перед ним. Ополоумевшая от происходящего толпа сибирских русиян беспорядочно шарахнулась с истошными криками и обвальным ревом, - между ног у пугливых и суеверных, как всегда, обывателей, собравшихся поглазеть на знаменитую столичную публику, стали шнырять крупные зеленовато-бурые крысы с голыми хвостами".
Отмщение! Такова функция с т р а н н и к а в повествовательной структуре сочинений Петра Проскурина. Его Вера искренна и глубока. Она родилась и крепла в тревожное время, в коем ему довелось жить, в ходе мучительных раздумий о сущем, равно как о горькой судьбе угнетенного народа, о настоящем и будущем государства Российского. Будучи пронизана суровой непреклонностью, интеллектуальной активностью и моральной стойкостью, она, Вера Петра Проскурина, призвана воспитывать любовь к свободе и укреплять созидательный дух соотечественников. Это позиция настоящего православного художника.
...И далее саркастический смех снова вступает в свои права и будет звучать до конца повести. Мы становимся свидетелями необычайного приключения известного всему миру генерала, приставленного охранять тело всенародно избранного и присутствуем при остроумной, впрочем напоминающей по своему содержание ослиный рев, беседе, каковую вели между собой оный генерал и денно и нощно "работающий над документами" президент Боб, в миру бухой Борька... Известный всей новой России и далеко за ее пределами генерал, как и положено, находился на своем месте в момент превращения горбачевского окружения в крыс. Это было архиважное и сверхсекретное место, оборудованное сверхсекретнейшей и самой новейшей аппаратурой, равно как хитроумнейшими и многомудро записывающих, фиксирующих и вся подслушивающих приборов, о назначении и свойствах коих сам генерал по случаю отсутствия интеллектуального начала имел весьма смутное представление, что никак не сказывалось на растущей любви к нему русийского населения. И вот в присутствии столь ответственного лица вдруг взорвались гудками и звонками одновременно все телефоны и телетайпы, зашуршали самописцы, замигали и засветились всевозможные экраны, будто всему миру потребовалось в один момент связаться с Кремлем. Спасая честь мундира, бравый генерал мужественно вскочил на ноги, готовясь отдать приказ о всеобщей тревоге и мобилизации, но был срочно остановлен вызовом по совершенно неотложному государственному делу.
Презрительно ироничная интонация стремительно нарастает.