Литература мятежного века

Евгений Гущин изображает жизнь такой, какова она есть в действительности: скупой на радости и человеческое счастье, что придает повествованию минорное звучание. Каждый из членов тракторной бригады живое, запоминающееся лицо: Нинша Колобихина, подруга давняя и закадычная Евдокии Никитичны: совсем еще девчонка, года нет как на тракторе, Галка и красивая и злая разведенная Валентина — у каждой своя судьба и все они прекрасные женщины, любящие жизнь, свой труд и гордящиеся им. Писатель увлекательно рассказывает о думах, любви и переживаниях своих героинь. Их жизнь прочитывается как судьба русской крестьянки…

Иные профессиональные знатоки деревенской жизни, творчество коих, как оказалось, характеризуется внутренней противоречивостью и шаткостью воззрении на жизнь, исподволь начали в конце столетия «поправлять» Шолохова, предавая анафеме коллективизацию, организаторов колхозов и стеная о единственном «рачительном хозяине — середняке», совершенно игнорируя бедное крестьянство (Залыгин («На Иртыше»), Можаев («Мужики и бабы»), а в некотором роде и Белов, долго и мучительно сочиняющий свои «Кануны», и др. Вряд ли подобные «наскоки» объясняются только желанием сказать что-нибудь эдакое или тем, что их авторам глубоко чужды творческие принципы выдающегося мастера. Огромную роль тут сыграло их расплывчатое художественное мировоззрение, искусно подогреваемое подлокорыстием «сиятельных вершин» вкупе с литераторами, обслуживающими их. Так создавалась благоприятная атмосфера для распространения всякого рода клеветнических домыслов и дилетантских умствований, не имеющих ничего общего с идейно-философскими замыслами и творениями Шолохова, покоящихся на реалиях истории.

В связи с этим, пожалуй, следует вкратце остановиться на романе Бориса Можаева «Мужики и бабы», в коем автор излагает свое видение жизни русской деревни 30-х годов, т. е. периода коллективизации. Как известно, левацкие троцкистско-бухаринские заскоки, вылившиеся в широкую кампанию «сплошной коллективизации», нанесли большой вред экономке страны, укладу народной жизни. Автор поставил перед собой задачу воскресить в своей памяти и разобраться в многолетнем наслоении расхожих представлений относительно столбового вопроса — кем же был этот мифический средний крестьянин: тароватым, неутомимым работником, у которого следовало учиться… или аморфным, недоразвитым увальнем — живет, а для чего — сам не знает?» Такова главная задача.

Но слишком тенденциозно, со скудным теорическим и слабым художественным потенциалом подошел Можаев к ее решению. В произведении царит атмосфера всеобщей разрухи, стихия массовых сцен и неуравновешенных психических состояний. Образы как бы не находят своего развития — и ни один из них не являются оригинальным или ярче других выписанным. Автор пытается показать конкретных носителей левацких перегибов: председатель райисполкома Возвышаев, попирающий элементарную законность, губернский уполномоченный по коллективизации Ашихмин и секретарь местной партячейки Зенин, а равно и тех, кто им противостоит — в этом плане любопытен середняк Бородин, который не может примириться с методами коллективизации: «Не то беда, что колхозы создают, беда, что делают это не по-людски…» Есть тут и фигуры бедняков в основном это завистливые и мелкие людишки, к тому же лентяи и выпивохи. Уже их имена говорят сами за себя: Якуша Ротастенький, Настя и Степан Гредные, Тараканиха и т. д. И эти-то люди призваны, сквозит насмешливая интонация в романе, переустроить мир, мол, все слопают и не насытятся. Презрительное отношение к бедняку (откуда оно у Можаева?!), отчетливо сказались на художественности сочинения: невыразительный язык, схематические образы, убогость характеров. Если это было частью замысла изобразить безликую массу крестьянства, — то здесь больше, чем ошибка: автор не учел своих творческих возможностей, ибо для того, чтобы создать убедительный противоречивый, собирательный образ, нужны недюжинный талант и могучий творческий инстинкт, способные проникнуть во внутреннюю суть грозных событий тех лет. А это выше возможностей беллетриста. Отсюда проистекает уязвимость общей концепции сочинения.