Литературная черта оседлости. От Гоголя до Бабеля

Центральное место в поэме Маркиша занимает груда тел – жертв недавнего погрома – на центральной площади штетла. «Куча» датирована 11 тишрея 5681 года (23 сентября 1920 года) – это следующий день после Йом-Кипура. Эта куча в ходе состоящего из 24 частей повествования будет как объявлена «новой молельней» (отсылка к еврейской литургической традиции), так и распята на кресте, являющемся для евреев символом одновременно и мученичества, и погрома. После большевистской революции и Гражданской войны на Украине образ местечка и его центральной площади наполнился новым смыслом, и в произведениях того времени отчетливо прослеживается идея о том, что самым ходовым товаром теперь стало насилие. В «Куче» раскиданные по всей площади товары метонимически изображают весь разрушенный еврейский мир. Итальянские футуристы и в какой-то степени их русские и восточноевропейские собратья с восторгом приветствовали провозглашенную Ницше «гибель богов», но Маркиш описывает здесь гибель прихожан. Хотя, являясь революционным поэтом, Маркиш был поборником воинствующего атеизма, как еврей он оплакивает это местечко и выражает скорбь со всей силой своего поэтического дарования.

Куча тел находится в самом центре городской площади, где звучат обычные фразы и восклицания базарного дня, вот только самих торговцев больше нет. Для изображения этого пейзажа Маркишу не нужно было ехать в само Городище, где произошел описанный им погром. Достаточно было представить обычный пейзаж штетла: базарная площадь в центре местечка, на которой продают текстильные и скобяные товары и местные сельскохозяйственные продукты. Даже сейчас, сто лет спустя, в Украине есть 24 населенных пункта, носящих название Городище. Слово «городище» может относиться к любому местечку без конкретной географической привязки, поэтому можно предположить, что Маркиш имел в виду не какой-то отдельный погром, а всю их совокупность. Известен краткий отчет о погроме в местечке Городище Черкасской области, сделанный на заседании Еврейской секции ВКП(б) (Евсекции) в октябре 1919 года: возможно, Маркиш писал именно о нем[277]. Эпиграф поэмы, в котором содержится посвящение жертвам погрома, тоже свидетельствует в пользу предположения, что на написание «Кучи» Маркиша подвигло какое-то конкретное событие.

Свою длинную поэму Маркиш начинает с обращения к «небесному жиру» («kheylev himlsher»): «Не лижи, небесный жир, мои всклокоченные бороды» («lek nit, kheylev himshler, таупе farparte herd») [Markish 1922: sec. 1]. Повествование ведется от имени самой кучи, которая иногда звучит как хор голосов, иногда же из нее доносятся слова молитвы или обычные для базара фразы. Подобно зданиям и статуям, беседующим друг с другом в «Ночи» И.-Л. Переца, пейзаж, предметы и мертвые тела в «Куче» тоже вовлечены в общий диалог. Образ «небесного жира» (то есть свечи) может относиться к звездам, – и действительно, «небесный жир» («kheylev himlsher») Маркиша является отсылкой к его же «небесным звездам» («shtern himlshe»), которые «гасят себя» («leshn zikh oys») в цикле «Без цели» («Pust-un-pas»). После погрома на площадь опускается ночь. Звезды, как и свечи, ничем не могут помочь телам на земле[278].

Маркиш описывает груду трупов во всех ее страшных деталях. Растерзанные тела сливаются в единую массу:

Из моих ртов хлюпают коричневые реки дегтя,
О, коричневая лепешка из крови и расставания, нет!
Не трогай рвоту на черной ляжке земли.

Fun mayne mayler khlupen broyne ritshkes dzhiegekhts,
O, broyne roshtshine fun blut un fun gezegekhts,
nit! Rir nit dos gebrekh oyf shvartser dikh fun dr’erd

[Markish 1922: sec. 1].