Литературная Газета 6253 ( № 49 2009)

                            ИРКУТСК

Метаморфоза метафоры

Литература

Метаморфоза метафоры

ОБЪЕКТИВ

Денис Гуцко. Домик в Армагеддоне : Роман. – М.: АСТ: Астрель, 2009. – 220 [4] c.

Денис Гуцко не принадлежит к распространённому ныне типу авторов, выпускающих новые книги с завидной быстротой и регулярностью. Вот и последний по времени роман букеровского лауреата вышел после довольно продолжительной паузы. Здесь, как и в предыдущих вещах, прозаик обращается к острым социальным и духовным проблемам, в подходе к которым заметна ориентация на традиции отечественной классики.

Основной конфликт романа обозначен в названии: уменьшительно-ласкательный «домик» – олицетворение покоя и уюта – автор помещает в эпицентр решающей битвы Добра и Зла. Главный герой восемнадцатилетний Ефим Бочкарёв на дух не переносит мир «обрюзгших душой» взрослых – этих «творцов потребительского бума» с их равнодушием ко всему, что находится за порогом своего дома. А там, между прочим, разворачивается масштабное строительство Шанс-Бурга, где будут открыты игорные заведения, которые ныне запрещены в столицах. «Им, стало быть, эта грязь не к месту, а нам – пожалуйте, принимайте. Будто свалку под самые окна» – такова реакция местных жителей. Кстати, Д. Гуцко, кажется, первый из прозаиков затронул эту проблему. Не припомню также, чтобы наша словесность касалась и темы военизированных молодёжных формирований. В то время, как, скажем, о нацболах  с их полуанархическими нравами пишут много и охотно. Так вот, именно в дружину православного толка, напоминающую военно-монашеский орден, приводит Фиму кипение разума возмущённого.

Здесь, во «Владычном Стяге», на него «дохнуло чистотой и силой. Православное дело впервые предстало перед ним во всём своём неоспоримом великолепии. Не искать, поскуливая, своего уголка – с куском мутного обывательского солнца, с куском обывательской правды, трусливой и затхлой, – а жить во всю ширь, чтобы место твоё было – вся твоя страна, которая с твоей помощью наполнится солнцем настоящим, немеркнущим, и настоящей всепобеждающей правдой…»

Однако выясняется, что наиболее радикальные инициативы «стяжников», например, попытка предотвратить перенос часовни, мешающей казиношникам (символическое противостояние), взрослому руководству отнюдь не по нраву. А вскоре «Стяг» вообще распускают. Ефим и несколько единомышленников опускать руки не собираются и находят прибежище в ещё более крутом полулегальном формировании – «Православной Сотне», где, как им обещают, «говорильни не будет… дело будет. Правое дело, большое. Такое, которое всё в стране как надо выправит». Однако «и здесь то же, что было в Стяге: сами позвали, а что с ними делать – не знают». Всё ограничивается именно «говорильней»: первая же акция – крестный ход через Шанс-Бург – срывается: милиция блокирует «сотенцев»… Какую кашу варят те, кто дёргает за ниточки, автор не конкретизирует, но даёт понять, что варево это сомнительного свойства.

Другая линия романа – «отцы и дети». Отношения героя с отцом не заладились с детства, когда после гибели матери Ефима у Степана Ильича появилась новая семья. Мальчик остался с бабушкой, и все попытки отца преодолеть сыновнюю неприязнь ещё больше разделяли их. Личные обиды юноши со временем посыпались солью поколенческой нетерпимости, обусловленной ориентацией на разные ценности. Ничего удивительного: в восемнадцать лет мечтать о миссии спасителя Родины так же естественно, как после сорока – думать о доме и детях. Те же «обывательские» заботы и у инженера-строителя (профессия опять же неслучайна) Константина Крицына. У него тоже конфликт с сыном, которого, кстати, потом мы встретим в «Православной Сотне». Ефим и его сводная сестра Надя встретились с Константином, когда скрывались от милиции в Шанс-Бурге, где на огромном рекламном экране оставили надпись: «Новый Армагеддон».

Этот случайный знакомый фактически спас их – укрыл в своём доме. Не обошлось и без разговора, пожалуй, центрального в романе, в ходе которого прозвучали ответы хозяина «домика» на вопросы и претензии юных максималистов. Крицын, выражая позицию «бездуховных обывателей», спросит: «Да кто её вымерял, духовность мою? Как? Когда? Какой линейкой?», заметит, что людей «маршем… в высокую духовность не загнать», что «опасная штука – красивые фразы», скрывающие нередко сомнительные цели. Не исключает Константин и того, что Шанс-Бург придумали там же, где и «Владычный Стяг». «Просто для разных людей». Затрагивается и заглавная тема: «У каждого здесь свой Армагеддон… Свой маленький Армагеддон, дай Бог в нём выстоять. Мне двоих парней на ноги ставить… И у всех так, все ради чего-то живут… Воюют как могут. Армагеддон – штука долгая, здесь нахрапом не возьмёшь…» Обратим попутно внимание на метаморфозу метафоры названия – смещение смыслового акцента: Домик в Армагеддоне оборачивается Маленьким Армагеддоном (если не сказать Армагеддончиком) в Доме…