Вскоре Лолита навела порядок на кухне и прилегла рядом с толстопузым. Ох, как Вов-чик ненавидел в этот миг гостя. От ненависти он даже эдак злобно-утробно урчал. Вот свет погас, и через некоторое время с дивана стали доноситься какие-то шорохи и шёпот. В темноте нельзя было понять, что там происходило, но доносившийся шум крайне насторожил собачку. Она положила мордочку на передние лапы и зорко всматривалась в сторону дивана. Прошло полчаса-час, потом ещё час, вновь раздавшийся шорох насторожил ещё больше её. Но вот что-то с грохотом покатилось по полу, потом послышался стон, так, кажется, могла стонать от боли только хозяйка. Черныш заурчал, привстал на ноги, готовясь броситься выручать хозяйку. Он даже в полной темноте кое-что видел – большое, шевелящееся, с чудовищной пастью, как у того ротвейлера. Это видение наполнило его силой, и он вскочил пружинисто на ноги, молча подполз к дивану и, к своему удивлению, увидел, что шевелилась голая нога Ивана Максимовича, которого он люто ненавидел. Душа пса наполнилась необъяснимой злой силой, и он без страха бросился на эту ненавистную ногу и схватил её своими цепкими зубами. Нога задергалась, раздался чудовищный рокочущий рёв мужчины, который дёрнул с такой силой ногой, что Черныш отлетел и больно ударился о противоположную стенку. Но это его не остановило. Он чувствовал присутствие хозяйки, которую должен, обязан был спасать, и вновь с отчаянием кинулся на пузатого. Но в этот самый момент хозяйка включила настольную лампу и спросила таким обычным, спокойным, на удивление, голосом:
– Вов-чик, в чём дело? Что ты спать не даёшь? Марш на улицу!
– Да я его прибил бы, – грозно прогундосил толстопузый, потирая свою укушенную пятку. – Сволочь! Убью, тварь!
Собачка ничего не понимала, повиляла хвостиком и отправилась к двери. Хозяйка сняла запор и отпустила Вовчика на лестничную площадку, с которой, разумеется, его кто-нибудь прогонит на улицу. Но пёсик был доволен случившимся, по крайней мере он точно был уверен, что хозяйка его осталась цела и невредима, а уж он готов за неё нести все муки. Ощущения его не подвели, вскоре на площадку вышла маленькая женщина с пятью собаками на поводках, и ему ничего не оставалось делать, как только под лай её глупых и невоспитанных созданий выскочить на улицу.
Но Черныш-Вовчик совершил главное. Дело в том, что этого мужчину в детстве покусали собаки, и он их терпеть не мог. Ни маленьких, ни больших. С этого дня собачка снова с хозяйкой жили душа в душу. Черныш ожидал её с работы, встречал с радостным повизгиванием, ластился с невероятной нежностью, как бы говоря ей: ну что ты, мол, нашла замечательного в этом обжоре Иване Максимовиче, от которого воняло потом за километр? Вот я у тебя, я нежнее, ласковее, благодарнее, я тебя смогу защитить от любого врага, будь им человек или зверь, потому что я весь твой, и я готов пожертвовать собой ради тебя. Будь только благоразумнее. Он ластился к её ногам нежненько, ласково, и пламенем горела благодарным его удивительно светлая душа. Как он понимал хозяйку! Как был благодарен за её молчание или взгляд, брошенный на него. Она, кажется, поняла и оценила поступок пёсика и не сердилась на него.
– Давай, Вов-чик, будем жить вместе, – сказала она как-то ласково и погладила его по спине. – Все мужики сволочи! Толку от них как от козла молока. Только деньги тратить на них. А где их взять? Одиночества вот только боюсь я.
Весна – это вам не зима; весною пёсик старался вырваться на улицу, на свежий воздух, ибо Москва – город большой, но и жизнь в ней тоже большая. Куда уж денешься, когда и ручейки бегут, и первая зелень, и птицы ведут себя по-другому, и новые знакомства. Весь день собачка чёрным пушистым комочком катилась из одного конца двора в другой. Черныш облазил все уголки, все детские площадки, подстанции, в каждом закоулке побывал. И однажды встретил маленькую девочку Катю, которую по привычке и от большой радости, что можно будет повозиться, хотел было облаять, как увидел – девочка на верёвочке вела пушистого кота. Но что самое главное – кот с такой строгостью и важностью вышагивал рядом с нею, что Черныш прямо-таки оторопел. Он понял только одно: лаять на кота нельзя. Кот даже не посмотрел на собачку. Было в поведении кота нечто такое важное, величественное, не от мира сего – столько ощущалось в нем силы. Такое животное лучше не трогать.
– Мурзик, пора домой, – сказала девочка с манерной важностью в голосе.
– Мяу-мяу, – отвечал с не меньшей важностью кот – поражали в нём белые носочки, белая снизу, под брюшком, шубка, белая мордочка с чёрными ушками на макушке, серая, с сизоватостью, гордо выгнутая спина и умный взгляд учёного человека.