Литературная Газета 6254 ( № 50 2009)

И хоть я сам – отнюдь не идеал,

Хоть, может быть, немногого я стою,

Всё ж я не раз мучительно страдал

От столкновенья с чёрной клеветою

И, чтоб спасти добро от низких слов,

«Язык разрезать» был всегда готов.

Когда от зависти иль так, со зла,

Талант чернят впрямую иль намёком,

Когда на ту, чья красота светла,

Струится сплетня

гнилостным потоком,

Без промедления берусь за нож

И пресекаю низость, подлость, ложь.

И пусть я сам – отнюдь не идеал,

Пусть у меня грехов хватает ныне,

Но я бы, не колеблясь, жизнь отдал,

Чтоб мира драгоценные святыни

От умысла дурного защитить

И злой язык навеки обрубить.

Женщина ждёт…

Посадила мужа на коня,

Плача, проводила из хотона,

Вот и жду… С того лихого дня

Столько лет – всё жду в ночи бессонной.

Если собираю в путь сынка –

И меня за ним в дорогу тянет,

Словно муж меня издалека

Окликает и рукою манит.

Добрая улыбка мне видна,

Светится она, мне сердце грея…

Он всё так же молод.

Я одна,

Я одна за нас двоих старею.

***

А мать ждала… А мать ждала отца

И становилась всё бледней и строже.

Хоть ожиданью не было конца,

Но огонёк надежды брезжил всё же.

Ей думалось: дороги так длинны,

Быть может, завезли письмо куда-то...

Немало писем, посланных с войны,

Как говорят, всё ищут адресата.

Но всё – ни строчки не было в ответ…

«Быть может, он не хочет

отвечать ей?..»

Все чувства вдов и матерей тех лет

Остались под сургучною печатью.

Прочна она – печать из сургуча…

Но всё ж года приходят на подмогу:

И от улыбки ласковой внучат

Сургуч оттаивает понемногу.

Вторая мать

Когда жива твоя родная мать,

Звать матерью другую не грешно ли!

Но как иначе мне её назвать –

Ту русскую учительницу в школе?

Что я от голода угаснуть мог,

Заметила она. И, по головке гладя,

Меня спасти придумала предлог:

Мол, «помоги мне донести тетради».

А дома, награждая за «труды»,

Подвинет мне горячую картошку…

И я от голода и от беды

Оттаивал, смелея понемножку.

А чуть позднее Пушкин-чудодей

Стихами влёк меня к её порогу…

Свет сердца русской матери моей

Поныне озаряет мне дорогу.

Перевёл Ю. НЕЙМАН

Лилия ЩЕГЛОВА

Перед зеркалом

Соседка постарела – что ж, пора…

И старший брат уже сутулит плечи,

А я всё та же, что была вчера,

Я – молода. И, кажется, навечно.

Всё как всегда – веснушки и вихры.

И я живу легко и беспечально,

Ведь я диктую правила игры:

Все впереди, а я ещё в начале…

Но зеркало, как балаганный мим,

Передо мной кривлялось, подзывая,

И я бездумно встала перед ним

И… замерла, себя не узнавая.

Случай

Роковая нечаянность случая

Караулит меня, не дремлет:

То швырнёт в пучину гремучую,

То позволит выплыть на гребне.

Признаю божество могучее,

Проклиная его и славя:

Ведь делами и судьбами правит,

Даже сам человек – дело случая.

Но в случайности хоть и верится,

А сомнение странное мучает:

Ну а вдруг за кулисами случая

Шестерни да колёсики вертятся

И готовят его приход?

Знать бы суть подоплёки истинной –

Ни ударов, ни слёз, ни хлопот.

А пока что зрачок таинственный

Наблюдает за мной и ждёт.

***

Говорят обо мне – везучая.

Да, везучести есть следы:

Не бывало такого случая,

Чтоб не вырвалась из беды.

Не бывало такого случая,

Чтоб не выпрямилась опять,

Даже если согнуло-скрючило

Так, что голову не поднять.

Не бывало такого случая

(Если был бы – не солгала),

Как бы горе ни жгло, ни мучило,

Оставалась душа цела.

Вывози теперь, бог везучести, –

Рвутся жилы и мозг кипит,

И в предчувствии страшной участи

Тонко-тонко душа скулит.

Бьюсь я в кровь, а была научена

Утешаться мыслишкой простой:

«Что ни делается, всё к лучшему,

Хочешь выжить – на этом стой».

Ну конечно же, я везучая…

Обокрадена, бита, гола,

Но ходячая, а не ползучая,

Хоть не парящая, как была.

На подвесном мосту

Многоязыкая лира России

На подвесном мосту

КНИЖНЫЙ  РЯД

Сергей Тумуров. С белым инеем…: Стихи. – Улан-Удэ, БНЦ СО РАН, 2008. – 200 с.

С точки зрения здравого смысла бурятский поэт Сергей Тумуров раз за разом ставит перед собой принципиально неразрешимые задачи. Будучи носителем ярко выраженного национального мировосприятия, он пишет на русском языке. Как русскоязычный поэт не слишком стремится к общепринятой, канонической форме стиха – из-под пера его выходят выстраданные строки, которые и верлибром не назовёшь, и силлаботоника для него не догма, а рифма, мерцающая и призрачная, выглядит необязательной. Считая себя патриотом России, путник из Улан-Удэ бредёт по городам и весям со своим скромным, незамысловато-узорчатым зонтиком.