Литературная Газета 6270 ( № 15 2010)

– Прямо пилотом себя чувствую, – сказал сменщик. – Как будто самолёт падает и уже чуть-чуть осталось. Только на покурить.

– Самолёт, метро – то же самое, только без крыльев, – попытался пошутить машинист.

Оба невесело посмеялись. Потом сменщик щёлкнул тумблером, и фары поезда погасли.

4 минуты

За углом кто-то играл на гитаре, нестройный хор старательно вытягивал слова песни. Саша поднялся по тёмной лестнице на верхний этаж дома. Сначала ему показалось, что на лестничной площадке никого нет, но потом он услышал тихий плач у двери, обитой красным дерматином.

– Ну? Чего ревёшь? – Саша присел на корточки перед маленькой девочкой в красном комбинезоне.

– Страшно… – сказала она, поглядев на него серыми глазами. – Мне мама дверь не открывает. Они с папой ругались сильно, а потом замолчали, я через дверь слышала.

– Замолчали – это плохо, – серьёзно сказал Саша. – Слушай, хочешь на крышу? Сверху всё видно далеко-далеко.

– На крышу нельзя. – Девочка помотала головой, пряча зарёванное лицо в ладошки.

Саша аккуратно отвёл ладошки от лица, подмигнул серым глазам.

– Сегодня можно. Я же не чужой дядька, а твой сосед снизу. Вот честно-честно. Пойдём, сама посмотришь.

Грохоча листами железа, они взобрались на самый верх крыши. Саша крепко держал девочку за руку.

– Ага. Вот мы и пришли. – Он огляделся, потом снял свой плащ и постелил его прямо на ржавую жесть. – Садись. Хорошо видно?

– Да. – Девочка не отрываясь смотрела в небо.

– Ну и замечательно. Посидим, а потом и мама вернётся, и папа…

Саша растянулся рядом, заложив руки за голову, и тоже начал смотреть на облака, гадая про себя – успеет он или нет заметить ракету.

3 минуты

Город затихал. Я сидел на скамейке, по-прежнему не открывая глаз, чувствуя, как люди забиваются поглубже в щели, чтобы спрятаться, хотя прятаться было бесполезно. Те, кому повезёт выжить, были отсюда далеко. А я не считался, я даже не отбрасывал тень, сидя под тускнеющим фонарём.

Две минуты.

Ветер перестал дуть. Время сжималось, стремительно скручивалось в клубок, потому что миллионы человек сейчас думали только об одном – как бы замедлить эти минуты. Никогда не бывает так, как хотят все. Неторопливые и торопливые, они были на равных, хотя у первых в запасе оказалось несколько лишних мгновений.

Минута.

В небе будто кто-то прочертил белую полоску. Она всё удлинялась, и впереди сияла раскалённая точка – словно метеорит, который сейчас упадёт, оставив после себя просто маленькую воронку. «Маленькую! – взмолился я, не разжимая губ. – Пожалуйста! Маленькую! И чтоб все потом вернулись, вышли, убрали мусор, снова стали такими, как раньше!»

В мире была тишина, и я понял, что меня никто не слушает. Скоро этот город превратится в стеклянный пузырь, застывший, навечно вплавленный в корку земли.

А я? Ведь я останусь?

Останусь?

Но что я скажу?

И куда пойду, расправляя обгоревшие крылья, покрытые мёртвым стеклом?

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 2,7 Проголосовало: 3 чел. 12345

Комментарии:

Не хочется в школу

Портфель "ЛГ"

Не хочется в школу

ЛИТРЕЗЕРВ

Владимир НАВРОЦКИЙ, 29 лет, ПЕНЗА                                                                                         

ЛЕСОПОЛОСА

Перед лесополосой поле, в поле овраг, а в овраге глина.

За лесополосой другое поле, овраг в нём более длинный.

В каждом из этих оврагов ни труп не лежит, ни другой

отвратительной тайны

они не содержат. Ни ближний овраг, ни дальний.

Что же скрывает в себе чёрная лесополоса?

Чьи она помнит предсмертные голоса?

Кого тут к деревьям привязывали кожаными ремнями?

Что чернозёмом присыпано в неглубокой глиняной яме?

Нет, не случалось тут страшного, и мерзкого в яме нету;

здесь и людей-то не было с две тысячи третьего лета.

Место не жуткое, просто серое и тоскливое невыразимо.

Я собираюсь думать об этом месте целую зиму.

МЕЙСТЕРЗИНГЕРЫ

Да, в посткризисной жизни – неуютной, брутальной

и грубой, –

наилучшей мне представляется следующая из стратегий:

просто шляться по дальним колхозам небольшой

акустической группой

и устраивать, знаете, эдакие дарк-фолковые дискотеки.

Человеку ведь кроме хлеба духовности тоже надо.

Да, вчера он пахал, сегодня в дозоре, в душе его, значит,

осень.

И вот тут появляемся мы. «Конокрады, штоль?» –

«Не конокрады,

не стреляй, музыканты, «Фаллаут-2008».

Я же просто надеюсь, что тут,

как в Европе средневековой, люди,

ну народный обычай, живая традиция –

«в мейстерзингеров не стреляем».

А вообще-то на группу хоть пара стволов у нас

непременно будет.

Перед входом в периметр, конечно, волыны сдаём,

инструмент расчехляем.

И вперёд: самогон и селянки, и мрачные пляски под

«каррент».

А под утро уходим, забираем подарки – патроны, тушёнку.

И от входа в ДК вслед нам машет гипсовый серый Гагарин

из стальных сухожилий сплетённой рукою,

прозрачной, тонкой.

ЛИСА

Безумная круглая булка разговаривает со зверями.

Чудовищно, что тут скажешь; последние времена.

Начинка слегка подтухла; черствеешь, ночуешь в яме;

натёрлась о корни и травы смотрящая сторона.

Но есть, однако, и плюсы – фитнес, бассейн, страховка,

опять же природа: берёзки, могилки, лес, пригорок, река.

Сегодня встречался с зайцем, завтра – митинг с полёвкой.

Лиса ещё далека.