Литературная Газета 6343 ( № 42 2011)

Первый раз вышел в открытое море из Кронштадта на минном заградителе "Урал" летом 1954 года. Когда после ворот бухты началась качка, мне казалось, что с ума схожу от счастья. Заворожённо всматривался в волны, давая им какие-то имена. И сейчас, когда парусная яхта "Армения" завершила первое в истории моей страны кругосветное плавание, а я готовлю заключительные путевые заметки для "Литературной газеты", опять думаю о волнах. Вся поэзия, романтика и драма морей и океанов - это прежде всего волны. "Среди волн" - именно так назвал великий маринист одно из самых ярчайших полотен. Среди волн мы находились два года, два месяца и два дня - столько времени продолжалась кругосветка.

Вот уже тридцать пять лет путешествую по спюрку (мировая армянская диаспора) и не мог не обратить внимание, что у наших соотечественников за рубежом в домах на стенах рядом с библейской горой Арарат и храмом Эчмиадзин висят копии шедевров Ованеса (Ивана) Айвазовского. У некоторых висели оригиналы. Но чаще всего - знаменитые "Девятый вал", "Волна", "Среди волн", где всюду драма. Вот уже сто пятьдесят с гаком лет люди трепетно всматриваются не столько на вздыбленную, как необузданный мустанг, гигантскую волну, сколько на моряков, которые, взобравшись на сломанную мачту, не сгибаются, не прячутся, а с высоко поднятой рукой открыто смотрят на гигантский вал. Кажется, ещё одно мгновение, и целая гора с белой, как Арарат, вершиной рухнет и мощным ударом вобьёт людей в образовавшуюся глубокую ложбину, как молотком - гвоздь в доску. Я думаю, "Девятый вал" именно о вечности мгновения, в котором человек, дерзновенно глядя в лицо смерти, не теряет надежды, казалось, в безнадёжной ситуации.

Мы-то знаем, какие бывают волны. В Атлантическом океане, сразу после Канарских островов, нас среди ночи настиг бешеный циклон. При ураганном попутном ветре, в кромешной тьме надо умело уменьшить площадь паруса, чтобы не согнулась в три погибели мачта. Если днём в таких случаях вахтенный ещё может искусно лавировать между гигантскими волнами, то ночью тонкая и длинная яхта взлетала на невидимую пологую гору и с грохотом падала в глубокую яму.

Четыре дня длился этот кошмар. Качка. Вечные споры с самим собой: что может быть хуже и тяжелее - килевая или бортовая качка? Пожалуй, нашёл верный ответ. Страшнее и в то же время нормальнее и естественнее для нас, когда качка продолжается беспрерывно и долго. Зачастую кажется, что длится вечно. Порой создаётся впечатление, что яхта кренится на все сорок пять градусов влево и сорок пять градусов вправо. Тот факт, что никто в команде не страдает морской болезнью, ещё не означает, что качка не выматывает душу. От Чили до острова Пасхи шли именно при такой бортовой качке. Тоскливо не только от того, что качка пытает тебя все двадцать четыре часа в сутки. Тут другое: надеешься, что завтра или послезавтра ветер утихнет. Но вдруг получаешь прогноз погоды и узнаёшь, что завтра и послезавтра скорость ветра увеличится, с порывами до ураганного. А до острова Пасхи ещё шесть дней.

[?]Шторм продолжается. Ветер попутный. Большой парус кренит яхту до предела. Радостно, что скорость большая. Но жить, наклонившись на бок, трудно.

У экипажа не было индонезийской визы. Увы, ни на одном из баснословно многочисленных островов Индонезии сегодня уже нет армян. А в начале XVII века тысячи и тысячи их переселились из Нахичевана и Ирана через Индию на острова Суматра и Ява. Вскоре были возведены церкви, открыты школы и культурные заведения. Первую церковь построили в Джакарте, последнюю - в порту Сурабая. Но, готовясь к экспедиции, я уже знал, что в Индонезии не осталось ни одной церкви: армянская апостольская церковь Святого Ованеса в столице Индонезии, увы, была снесена. Речь не шла о вандализме, просто церковь попала под генплан. Словом, зная обо всём этом, мы не оформляли визу в Индонезию, решив огибать Яву и Суматру.

Однако судьба распорядилась иначе. Ей было угодно, чтобы в Сиднее я встретился с девяностолетней тётушкой Мартой Абкар, которая изменила маршрут "Армении". От неё я не только услышал о церкви в Сурабая, но и увидел фотографию её. Я воскликнул: "Значит, жива она, церковь?" Тётушка Марта ответила, улыбаясь: "Жива, конечно, жива церковь Святого Геворга". И добавила: "Всего лишь два года назад сын мой повёз меня в город, где я родилась. Я была в церкви, где венчались".