- Знаешь, - сказал я. - Мне не удаётся раскаяться уже так давно...
Вокруг - по обе стороны автобусного окна - безнадёжно и безответно пахло июлем и кожаными автобусными сиденьями.
Ими почему-то больше не пахнет. Кто рискнёт ответить - почему?
- Такое уж покаяние, - шепнула она мне на ухо, вставая со своего сиденья в автобусном проходе.
Мне так хотелось это услышать... Обязательно - от неё. И чтобы прозвучало именно так - не успокаивающе, а твёрдо, даже настойчиво.
- Кто выходит? - спросил водитель.
Ему не ответили, выходили молча, не планируя заранее. Стало поздно, вот и выходили. Поспешно, неторопливо, насвистывая, кряхтя, в тесных шелках долгов. Не успев ответить. Иногда - даже спросить.
Я остался сидеть рядом с загодя занятым окошком, место рядом теперь пустовало...
У меня был - и остался со мной - такой важный вопрос. Был и остался - безответные вопросы всегда остаются.
Но она ушла, совсем не вовремя.
Впрочем, когда было бы вовремя? Может быть, ответит водитель? Может быть, для него этот вопрос окажется не слишком простым?
Но нет - водитель занят дорогой. Улыбнулся в зеркальце - теперь уже не нам, а мне, - и снова смотрит вперёд. Что он там видит?
Кому же сказать, что мой вопрос - проще не бывает? Вот он, в моём блокноте: на каждой странице, в каждой строчке. В каждом слове, среди которых, надеюсь и боюсь поверить, есть, не затерялось то самое... Как человек, не затерявшийся в толпе. Если в толпе, сказала бы она, можно не затеряться.
Мой вопрос крутится на языке, вертится белкой в колесе.
Боюсь задать его вслух. Не уверен, что кто-то рискнёт ответить. Не уверен, что на мой вопрос, такой для меня, оказывается, сложный, не наложено проклятие простого.
Проще моего вопроса нет ничего, правда?
Она молчит...
Двери автобуса открылись, выпуская одних и впуская других.
Она молчит... Значит, мне теперь вряд ли кто-нибудь ответит.