Литературная Газета 6446 ( № 3 2014)

«Держа в руках дневник, невольно задумываешься, хотел ли автор делать его достоянием гласности? Имеем ли мы право на публикацию? – пишет в предисловии составитель книги И. Муравьёва. – Но скоро убеждаешься: автор хотел, чтобы дневник был прочитан. Более того, некоторые фразы, порой прямые обращения к будущему читателю, указывают на то, что и писались дневники для того, чтобы передать близким, детям, потомкам – нам – исключительный, ни с чем не сравнимый блокадный опыт».

Так послушаем эти голоса из прошлого.

Из дневника Бориса Капралова , вчерашнего школьника, бойца комсомольского противопожарного полка, несостоявшегося курсанта Военно-морского политического училища; два с половиной месяца блокадной жизни, последняя запись в общежитии для эвакуированных на ул. Салтыкова-Щедрина 1 января 1942 г.

«Впервые мы так встречали Новый год – даже не было крошки чёрного хлеба, и вместо того чтобы веселиться вокруг ёлки, – мы спали, так как нечего было есть. Хлеба не добавили, продуктов в магазинах нет, сахару, конфет и жиров ёще за третью декаду не давали. Опять я едва таскаю ноги, дыхание спирает, и жизнь уже не мила. На улице всё так же падают люди от голода. В столовой ничего, кроме жидкого плохого супа из дуранды, нет. А этот суп хуже воды, но голод не тётка, и мы тратим талоны на такую бурду. В комнате только и слышно, что о еде. Что с нами будет? Выживу ли я в этом аду?»

Борис был вывезен через Ладогу на Большую землю и умер в железнодорожном эшелоне в феврале 1942 г.

Из дневника К.В. Мосолова, преподавателя ремесленного училища № 1 при Адмиралтейском заводе.

«Тень зимы 1941– 1942 года. Утром 5 апреля шёл на работу мимо энского госпиталя, где работает наш знакомый доктор Брискин. К госпиталю подъехала машина, и четыре женщины стали загружать её умершими дистрофиками. Они были жёлтые и худые, как скелеты, и стучали костьми о дно машины.

И мне захотелось, чтобы Гитлер перед судом полежал бы в штабеле мертвецов и немного понял, сколько несчастья он принёс со своей сворой всему миру и нашему городу».

18 апреля 1943 г.«Сегодня на работе горячий денёк. Только в здание нашего цеха попало четыре снаряда. Один разорвался рядом с мальчиком-электросварщиком – от него остались только клочья ватника, кровь и больше ничего.

Один снаряд прошёл крышу, два потолка, изогнул в баранку двутавровую балку и, ударившись о пол мастерской, лёг между двумя строгальными станками – он не разорвался. Когда его трогал, он был ещё горячий».

Из дневника Израиля Назимова, в 1941–1942 гг. – заведующего райздравотделом Кировского района Ленинграда и завотделом внебольничной помощи Ленгорздравотдела.

18 января 1942 г.«С утра пошёл в баню. Темно, холодно, но есть горячая вода. Сразу почувствовал облегчение. <…> был в больнице имени Володарского. Проверял работу, давал указания – отметил много недостатков. Продуктами питания трест столовых снабжает отвратительно».