Бедный Дельвиг умер, затравленный:
Бенкендорф Сибирь посулил.
Бедный Горький умер, отравленный:
Сам Ягода яду подлил.
Слёзы жертв до сих пор не высохли.
И теперь, кого ни спроси:
При царях ли, при коммунистах ли
Хорошо не жилось на Руси.
Как и вы, ненавижу цепи я.
Но нельзя жить, отцов кляня!
То, что вы зовёте «Совдепия»,
Это – Родина для меня…
КУРОРТНЫЕ СТИХИ
Назло врагам и либеральным троллям,
Обдумывая новую главу,
Я отпускным, неторопливым кролем
Вдоль берега турецкого плыву
И размышляю: «Зря смеётесь, гады!
Ещё не кончен вековечный спор.
Ещё мы доберёмся до Царьграда
И вычерпаем шапками Босфор!»
ВОСТОЧНЫЕ МОТИВЫ
* * *
Я слушал песню горлицы в саду.
Но стоны оборвав, она вспорхнула
И унеслась, оставив мне на память
Литую каплю тёплого гуано.
Ах, бабы, бабы, все таковы!
* * *
Смешная девочка боится темноты.
Нагая девушка – стеснительного света.
Увядшая жена – что муж уйдёт.
Старуха – что не хватит на лекарства.
* * *
Лежу, не сплю и вспоминаю детство.
Живой отец ведёт меня к реке
Учиться плавать.
О память, золотая тень от жизни!
* * *
За полчаса из города Тяньцзиня
Домчались мы до города Пекина.
Пешком бы шли без малого неделю.
Как долго люди жили в старину!
* * *
О нет, не может клоун суетливый
С лиловой нарисованной улыбкой
Быть грозным укротителем медведя!
И выключил я глупый телевизор,
Где снова угрожал Москве
МОСКОВСКАЯ ЮНОСТЬ
Ещё ты спишь, рассыпав косы,
Любимая…
Я выхожу в открытый космос
Из крупноблочного двора
И улыбаюсь сквозь зевоту
Всему, чего коснётся взгляд:
Вокруг меня компатриоты,
Подобно спутникам, летят,
С часами суету сверяя,
Гремя газетой на ветру,
Докуривая и ныряя
В метро, как в чёрную дыру.
Тоннель из тьмы и света соткан.
Но к солнцу лестница плывёт.
Растёт уступами высотка,
Напоминая космолёт.
Строку задуманную, скомкав,
Я застываю впопыхах,
На миг влюбляюсь в незнакомку
С печалью звёздною в очах.
И вновь спешу, прохожий парень,
Мечту небесную тая.
Я твой неведомый Гагарин,
Москва – Вселенная моя!
Теги:
Юрий Поляков , поэзияЛевый нагой
Виктор Пелевин. Любовь к трём цукербринам. - М.: Эксмо, 2014. – 448 с.
Помните анекдот? Учительница в школе объясняет детям разницу между бедой и трагедией: "Беда, дети, это когда козлик идёт по мостику, мостик ломается, и козлик летит в речку. Но это ещё не трагедия. Трагедия – когда падает самолёт и на нём всё наше правительство. Поняли, дети? Ну, расскажи ты, Вовочка". Вовочка встаёт и говорит: «Трагедия – это когда падает самолёт и на нём всё наше правительство. Но это ещё не беда[?]»
К чему сие? Вы только что прослушали демоверсию новой книги Виктора Пелевина «Любовь к трём цукербринам». Её герой занят тем, что спасает козликов, чьё падение в речку могло бы привести к тектоническим сдвигам, не сопоставимым с какой бы то ни было трагедией. Для этого герою требуются небольшие сверхспособности: он знает всё обо всех всегда. И не в том даже беда (а кому и трагедия), что в содержательном плане книга являет собой плод перекрёстного опыления «Матрицы» и Брэдбери с лёгким привкусом Сахновского, а в том, что она писана левой ногой и доведена до публики на автопилоте, которому явно не помешало бы техобслуживание.
Если вы любите игрушку «Энгри Бёрдс», вам, возможно, будет даже интересно. Там, помнится, нужно убивать свинок птичками. У Пелевина демонические Птицы пуляют людьми в Вепря-Творца, который на самом деле не Вепрь и не Творец, а смотрящий за миром Киклоп, подчинённый законам Вселенной, какими бы они ни были, а на деле – никаким, ведь в итоге дура-Аннушка всё равно разливает масло, и мир неизбежно принимает форму мелкого круглого блюдца, на донце которого Пелевин красиво рисует тушью даосскую монаду. Или, как в этой книге, наспех рисует маркером. Кажется, ему просто было скучно объяснять в очередной раз, что «ноль одинаков в любой точке мультиверса, в любом моменте прошлого и будущего». Ну, и про то, что мир можно бестрепетно помножить на ноль, с тем чтобы в итоге ничего не изменилось. Вы уже всё про это знаете, если когда-либо раньше читали Пелевина.
Это тем более грустно, что в его предыдущей книге («Бэтман Аполло») брезжила надежда на возможный разрыв шаблона и уход из круга обречённости в какие-то иные, ещё не апробированные сферы и схемы. Теперь можно констатировать, что этого не произошло. Так новая компьютерная игрушка убивает надежду на социализацию: мальчик Витя вроде бы и желал выйти во двор, продышаться, но Цукербрин предложил очередное, гораздо более усовершенствованное приложение, и мальчик снова завис над компом.