Литературная Газета, 6532 (№ 46/2015)

Владимир АЛПАТОВ,директор Института языкознания РАН, член-корреспондент РАН, доктор филологических наук

Человек завета

Из жизнемыслей Георгия Гачева (1929–2008)

Поехали к Бахтину в Саранск Бочаров, Кожинов и я

18.09.2003. К нам в отдел теории принесли Словник предпринимаемой новой Литературной энциклопедии на «апробацию». И вот Кожинов задал вопрос: «А почему нет имени Бахтина?» Он один из нас читал книгу Бахтина о поэтике Достоевского, 1929 г. издания. Встал вопрос: жив ли? где он?.. Оказалось – жив, в Саранске, – сообщил Л.И. Тимофеев. Более того: в архиве ИМЛИ за железной дверью – диссертация Бахтина о Рабле. Мы приникли читать желтоватые страницы – и нам «открылся мир иной». Кожинов написал письмо. Бахтин ответил – и мы, лёгкие на подъем, тридцатилетние, вот уже в поезде – и наутро в Саранске. Ночь не спали, проговорили – наутро, несколько ошалелые, сошли. Куда приехали? В Мордовию – в Тьмутаракань какую_то… Но день – летний, солнечный…

В гостях у Бахтина – в его хронотопе

19.09.2003. Вон позвонил Бочарову – освежить в памяти нашу поездку к Бахтину (была, оказывается, в конце июня 1961-го, до моей поездки в Среднюю Азию), и он, припоминая нашу с ним беседу дома у них, главное: впервые услышал слово ХРОНОТОП! Что всё совершается не тут, на плоском уровне «здесь и теперь», но – в вертикали и шаре Целого: во Времени_Пространстве! Раздвинул и горизонты, и оси…

Кстати, Бочаров вспомнил: да, мы не спали ночь в поезде, стояли в тамбуре, Вадим много читал стихи – и, в частности, Мандельштама – про ос: «сосут ось земную»… Я же эти стихи помню в интонации А.Д. Синявского: делая губы трубочкой, произносил: «сосут…»

Молодые были! Вадим в купе состязался с солдатиком: кто руку передавит-положит другого – и огорчался, что тот брал верх.

Разны и воспоминания о первой встрече с Бахтиным. Мы пришли к Университету, у ступенчатого подъёма. И мне виделось так: мы внизу, а сверху вдруг появился шар головы приземистого человека на костылях, в лучах солнца голова – как в нимбе-ореоле… Бочаров же помнит иначе: Бахтин просто стоял внизу лестницы и ждал машину…

Так что у меня – мифологизированный образ нашей встречи.

В двухкомнатной квартирке Бахтиных на 1-м этаже – как «хрущобы» – нет, более старой пятиэтажки – долго сидели, говорили, спознавались. Было тесновато, я сидел напротив – и как-то, восхищённый, придвинулся и вопросил: «Научите, как так прожить жизнь чисто и абсолютно!» – что потом обсуждалось между Кожиновым и Бочаровым уже в печати воспоминаний: стоял ли Гачев на коленях перед Бахтиным?

<…>

29.11.1972. <…> Христос лучше всего проповедуется молчанием, выслушиванием, глядением – вон как Бахтин, когда к нему приходят и говорят. <…>

[В ДНИ ПОХОРОН БАХТИНА]

08.03.1975. <…> Бахтин – человек завета. Послан, чтоб донести, передать предание. И донёс, и передал. Форму такую нашёл – сделал, чтоб в скинии_ковчеге этом священство духа и мысли пронести можно было б чрез адовы круги!..

Он – как Тихон, как Зосима – святой отец. Не интеллектом одним, но всей тканию своею, пребыванием_присутствием – мощно просветляют…

09.03.1975. И вот лежит человек, прошедший путь! Такой трудный и долгий. Теперь в ладье – готов сняться в дальнее плавание. И нам предстоит сейчас спускать судно с ним со стапеля.

Так думал я под конец в доме его перед выносом тела.

<…> Гордо за человека и радостно хоронить такого, всё сделавшего! Даже с лишком и избытком. Имел даже человек довесок в жизни: пожить в качестве дживан-мукты, при жизни освобождённого.

<…> Все ещё жили, а он – уже бытийствовал.

И мы, горячо и смутно живущие, приходили к нему, уже свободному от дел своих.

И он вроде вникал в наши… Слушал…

Живая церковь вокруг него образовалась. И вот сегодня она собралась, осиротевшая…

Да, глава он общины.

10.03.1975. <…> Речей не было. Ни у кого не поднималась рука разверзнуть пасть свою и выплеснуть слово. Он, кто постиг все недра, откуда слово, и все извилины, закоулки, лазейки и ориентированности его обертонов, и так всё слышал. И мы с ним прислушивались к массовому молчанию нашему – что в нём? <…>

10.03.1975. <…> Когда несколько раз мы оставались наедине с ним, живым, наступало молчание, и душа моя, взыскуя понять до конца, билась о какое-то недро-ядро его, которое стояло как неприступный и непроницаемый барьер-утёс. No pasaran! Дальше не пускалось. <…>