Читаем Литературная Газета, 6543 (№ 08/2016) полностью

Литературная Газета, 6543 (№ 08/2016)

– Вам семья дала возможность получить воспитание и образование глубже, чем у большинства современных литераторов, залётных москвичей. Вы самодостаточны, значит, не ревнивы к успехам других, не влюблены в себя и лишены зависти. Не подумайте, что всё это вас украшает. Скорее смазывает яркость образа. Вы не персонаж, не героиня, а лишь фигура из массовки. Вы привлекательны, но мужчине к вам не хочется пристать. С вами интересно говорить. Спорить? Нет! Вы слишком правильная, хотя взгляды ваши парадоксальны. Вас возбуждает не мужское прикосновение, а чужой талант. Всегда готовы поддержать его. Вы могли бы стать летописицей. Если бы вас назначили министром культуры, что маловероятно, было бы хорошо для культуры.

Межиров – выдумщик. Фантазёр. Правдолюбец и лгун вместе. Честный плут. Увлекает парадоксами. Подчёркнуто говорит мне «вы». Девочку с косами и с отцом-лауреатом со мной, похоже, не связывает. Но не уверена.

Свои «Путешествия» задумывала я несколько раз. В разные годы. И возвращалась к ним. Много событий, поездок. Разные спутники. Сёла, города. Реки, моря. Стройки. Заводы. Колхозы. Чтение стихов на разных площадях. Общение с писателями, читателями. Споры.

Мучилась с названием книги.

Как назвать точнее? «Путешествия врагов с друзьями» или «Путешествия друзей с врагами»? Думала. Советовалась. Запутывалась в решениях.

Окончательно остановилась на втором названии. Оно вернее, шире. Оно многозначно. Благопристойно. Щедро. Особенно, если враги в кавычках. Враги, какие враги? Разве что придуманные для управления литературным процессом. Кем придуманные? Зачем? Когда?

Машина государства клишировала людей, разделяя и властвуя, применяя разные средства ублажения и наказания. Но люди есть люди. Особенно творческие. Они приспосабливались в рамках, поставленных им машиной. И возникали взаимоотношения непредсказуемые.

В этой книге, как в путешествии, множество деталей. Могу сравнить её с полотном – художник перед ним стоит с мольбертом, оставляя на белом многоцветные мазки. Кажется, они ложатся как попало, но в итоге появляется достоверная картина.

В этой книге появятся разные люди литературы. Большинство из них я знала при жизни. С несколькими дружила. Иных всего лишь видела, но всегда понимала и принимала их творческие особенности. В основном не коренные москвичи. Слетающиеся к Москве, как насекомые к свету.

Не могу позволить им безвозвратно исчезнуть. Если сумею хоть мало-мальски удержать память о них, посчитаю, что не зря жила на земле во второй половине ХХ века.

Никогда не примыкала к литературным группам. Не увлекалась политологическими или культурологическими идеями. Смотрела на все эти процессы из своего угла, со стороны, исподволь. Не касаясь. Но обо всём было своё мнение. Его не утверждала. Не завоёвывала. Ни с кем не боролась. Просто жила.

При этом я уверена в том, что литература в СССР с её разнообразием, разноязыкостью и мощным переводческим русским миром – великое явление культуры у края цивилизации. Стремление удержать память о людях особого колорита в своём слове – для меня цель и обязанность. Необходимость.

Есть ли в книге претензия на объективность? И да, и нет. Ровно настолько, насколько объективны разные душа и дух каждого земного человека.

Есть ли ощущение своей правоты в оценках тех или иных писателей своего времени? И да, и нет.

Вспоминаю слова Межирова, побуждавшие меня к «Путешествиям»:

– Если не вы, то кто же?

Когда это было? Весной шестьдесят шестого года. Я тогда ожидала выхода в свет своей первой поэтической книжки «Льняная луна». Ресторан Дома литераторов. Столы сдвинуты слева от входа, рядом с роялем и перед камином. В застолье я одна женщина. Никто за мной не ухаживает. Привыкла. Сидят особенные. Амбициозные. Станислав Куняев и Давид Самойлов рядом. Оживлённо спорят. Они пока ещё друзья.

Прервав свой разговор справа, Межиров внезапно повернулся влево, через меня, к Евтушенко и своим завораживающим голосом говорит:

– Я никогда не прощу тебе, Вознесенскому, Белле, Булату того, что вы своими организованными сочинениями, своей шумихой заслонили путь целому поколению к океану настоящей поэзии.

– Ты слышал? – спрашивает Евтушенко у Аксёнова. Тот усмехается:

– Согласен с ним.

Поворачиваюсь к Межирову:

– Вы имели в виду поэзию Серебряного века?

– Отнюдь, нет. Серебряный век состоялся так, что его невозможно заслонить никакой группой. Я говорю о поэтах вашего поколения. О Горбовском, Рубцове, Юрии Кузнецове, Чухонцеве, Светлане Кузнецовой... И других. Многих.

Прозвучали имена. Они персонифицировали людей, расцвечивая их природными красками. За каждым стояла судьба.