Литературная Газета, 6566 (№ 36/2016)

По их мнению, главная проблема, которая возникнет перед новым министром образования, – кадровая. Нынешняя образовательная система ориентирована на глобалистский проект, подчинена интересам «асмоловцев» (Александр Асмолов – психолог, директор Федерального института развития образования). Под разговоры о «детоцентризме» и «вариативности» идёт сознательное разрушение отечественной педагогической школы. Конечная цель – утвердить Россию в качестве колонии промышленно развитых стран, неспособной готовить высококлассных специалистов, воссоздавать собственные научные кадры.

Учредители ассоциации призывают школьных учителей, педагогов высшей школы включаться в работу ассоциации, подчёркивают, что национально ориентированный лагерь педагогического сообщества плохо организован, практически не имеет своих представителей в общественных советах, госструктурах. Через ассоциацию эта проблема может быть решена. Доктор исторических наук А. Пыжиков так формулирует задачу: «Главное – вернуть Министерство образования государству. Потому что пока это не Министерство образования России, а, по сути, филиал Высшей школы экономики».

К чему привели реформы, разработанные в том числе и ВШЭ, Константин Сёмин расскажет в фильме-расследовании с рабочим названием «Последний звонок». Работа над ним уже началась.

Василий ТРАВНИКОВ

Поэтическая критика разума

Поэтическая критика разума

Колумнисты ЛГ / Философские беседы

Гиренок Фёдор

Русская философия первой половины ХХ века нашла неожиданный приют в литературе позднего авангарда. За пределами академической философии реализовалась фундаментальная критика разума, языка, и утвердила себя мысль о том, что жизнь – это не логический процесс, а абсурдный. Символом философии авангарда стало имя Александра Введенского.

В 1933 году Введенский говорил: «Поэзия производит только словесное чудо, а не настоящее. Да и как реконструировать мир, неизвестно. Я посягнул на понятия, на исходные обобщения, что до меня никто не делал. Этим я провёл как бы поэтическую критику разума – более основательную, чем та, отвлечённая. Я усумнился, что, например, дом, дача и башня связываются и объединяются понятием здание. Может быть, плечо надо связывать с четыре. Я делал это на практике, в поэзии, и тем доказывал. И я убедился в ложности прежних связей, но не могу сказать, какие должны быть новые. Я даже не знаю, должна ли быть одна система связей или их много. И у меня основное ощущение бессвязности мира и раздробленности времени. А так как это противоречит разуму, то, значит, разум не понимает мира».

В цитируемом тексте Введенского распознаётся недоверие к самому слову, к тому, что оно говорит. Чем оно плохо? Тем, что в нём нет настоящего. Под настоящим Введенский имеет в виду то, что противостоит слову и является в языке неязыковым. Поиски неязыкового в языке заставляют Введенского пересмотреть роль понятия в человеческом мышлении. Понятие заставляет нас видеть связи там, где их нет. Оно заставляет нас противопоставлять существование и сущность, а также склоняет к тому, чтобы повсюду нами усматривались предметы, которых на самом деле нет. Как нет «утра», которое наступает, и нет «реки», которая течёт.

Поскольку человеческая чувствительность фиксирует только множественное и бессвязное, постольку принято думать, что единство и связи учреждаются априорными понятиями рассудка. Например, словом «здание». Вообще-то зданий нет. Есть множественное: дача, дом, башня. Но и в самих этих словах, как и в «здании», синтезируется опытное и доопытное. Нам не дана предметность дачи, нам даны ощущения формы, цвета. В это чувственное многообразие рассудок вкладывает понятие целого «дома». Чтобы «дом» стал целым, нужно уже заранее иметь целое сознание, то есть постулировать то, что Кант называл трансцендентальным единством сознания. Но возникает вопрос: что обеспечивает это единство?

В конце концов поэтическая критика разума приходит к тому, что следует связывать предметы не по правилам рассудка, не в предположении единства сознания, а в предположении отсутствия такого единства, то есть по правилам воображения. Например, можно связать «плечо» и «четыре». Эти слова связываются не предметным смыслом, не рассудком, а шипящим звуком «ч». А это значит, что предмет существует не потому, что мы мыслим. Он может быть дан чувствам независимо от мышления. Хотя, например, Кант думал иначе. Он полагал, что предмет не может быть дан чувствам независимо от мышления. Что мы вложили в пространство и время, то и извлекаем из него.