Литературная Газета, 6581 (№ 51-52/2016)

Не могли смириться с новою орфографией философы Струве и Ильин, писатели Пастернак, Куприн и Шмелёв, художники Репин и Коровин, лауреат Нобелевской премии по литературе Бунин клеймил реформу как «безумную и беспощадную». А вот в её защиту сказано не было и вовсе. Если, конечно, не принимать во внимание радостные рапорты типографского профсоюза, подсчитавшего, на сколько страниц стали меньше издания классиков, насколько меньше стало уходить бумаги…

Из-за нового кривописания мы оказались преемственно отрезанными от всей русской литературы, предшествующей семнадцатому году. Более того, уже стали постепенно облегчать букву «ё», то и дело экономя на её полном написании. Многие ли сегодня точно знают, как правильно произнести и написать: «афёра» или «афера», «манёвры» или «маневры» и другие схожести? Игнорирование буквы «ё» приведёт к несуразицам, когда станут путать при быстром чтении: «осел» (присел) и «осёл» (животное), «мел» (вещество) и «мёл» (подметал), «слез» (спустился) и «слёз» (от плача) и в других случаях.

Возможно ли восстановить правописание русское – дореволюционное? Вряд ли. Скорее всего, утрата невосполнима. Реальною и осуществимою можно признать другую задачу – восстановление прежней орфографии в русской классической литературе. Жест подобный был бы оправданным и справедливым, так как, по сути дела, восстановил бы авторские права великих мастеров русской словесности на собственные их произведения. И снялась бы с нас вина невежества, непочтения заслуг великих людей. Если бы только было принято решение ещё с раннего возраста, ещё со школы давать читать юным гражданам России русских классиков только в оригинале, этого было бы достаточно, чтобы вернуть нам ценности прекрасной русской национальной орфографии, выражающей всю красоту, выразительность и бесценность русского языка.

P.S. Это последняя статья Александрова-Деркаченко, присланная в редакцию. Увы, опубликованной он её уже не увидит – в конце ноября Пётр Петрович ушёл из жизни.

„Первый наш историк и последний летописец“

„Первый наш историк и последний летописец“Выпуск 4 (23)

Спецпроекты ЛГ / Словесник / Связующая нить

Фото: Василий Тропинин, 1818 год

Теги: Карамзин , история , государство

Так охарактеризовал Александр Пушкин великого русского историка, писателя и поэта

Друг царей, но верноподданный России!

Личность Николая Михайловича Карамзина (1.XII.1766–22.V.1826) – великого русского историка и писателя, неотделима от его исторического труда. Мощное индивидуальное творческое начало, можно даже сказать, своеобразная риторико-декламационная поза автора (столь естественная для Карамзина-человека в жизни) пронизывает всю его «Историю…».

«Жить, – писал он А.И. Тургеневу, – есть не писать историю, не писать трагедию или комедию, а как можно лучше мыслить, чувствовать и действовать, любить добро, взвышаться душой к его источнику: всё другое, любезный мой приятель, есть шелуха, не исключая и моих восьми или девяти томов».

Из светского человека и писателя он в 40 лет сделался учёным, посвятив исторической науке 22 года своей зрелой жизни. Он не пошёл по вершкам, а зарылся вглубь самых разных источников. Богатство его документальной базы, сильно расширенной по сравнению с предшественниками, – важное достоинство труда Карамзина.

Он рационально сузил тему своего труда – не история России, а лишь история государства Российского. Вся система доказательств им также отнесена в примечания: историография вопроса, ссылки на источники, анализ их достоверности. Он старался смотреть на факты прошлого максимально широко, принимая во внимание всю совокупность свидетельств. Это авторская хрестоматия истории России IX–XVII веков, созданная очень вольно. Строя свою масштабную историческую конструкцию, он заполнял фактами отдельные ячейки, и проблема достоверности источника (главная для его предшественников) для него большого значения не имела.

Тяжеловесный и неуклюжий стиль Щербатова нимало не похож на блестящие, завершённые и чёткие фразы Карамзина. Художественная цель последнего – занимательность изложения – напрочь отсутствовала у его предшественников. Что не важно – то сократить, но характер наших древних героев, любопытные происшествия – описать живо и разительно.

Историзм в его философии вторичен. Счастье, в соответствии с идеями европейской литературы, полагал он, находится в сердце каждого человека, а история помогает найти путь к нему. Поэтому для него важнейшие принципы исторического повествования – апологетичность, морализация прошлого. В прошлом он искал события и лица, имевшие бы сегодня нравоучительное значение. Становясь, таким образом, нравственным судьёй людей прошлого, историк воспитывал своих современников благонравными примерами.