Борис Глебович Галенин родился в 1947 году в Москве. В 1970-м окончил механико-математический факультет МГУ им. М.В. Ломоносова. Кандидат технических наук. Член Общества изучения истории отечественных спецслужб, автор книги «Царская школа».
– Борис Глебович, что, по-вашему, привело к нынешнему удручающему уровню знаний русского языка школьниками?
– Дело не только в ЕГЭ. Перед нами скорее результаты многолетних, ещё со времён империи, системных шатаний в практике образования и в его идеологии. Стратегию начального образования невозможно оторвать от стратегии самосохранения народа как типа цивилизации и этнической общности.
Культура русского народа, по крайней мере до первых десятилетий XX века, была основана на культуре православия, воплощённой не только в богослужении, но и в обыденной жизни. Языком этой народной культуры был церковнославянский. Нам сейчас трудно поверить, но меньше века назад подавляющее большинство населения огромной страны говорило, думало и читало именно на церковнославянском языке. Том самом, который сегодня стал непонятным для потомков, отсюда и дискуссии о переводе языка Церкви на язык улицы – ещё одна черта торжествующего смесительного упрощения.
– Но на Западе говорят: у вас, русских, не было регулярной школы, университетов, одна академия, да и та была основана европейски ориентированным епископом Петром Могилой.
– Ответ дал Павел Алеппский, записавший свои впечатления от встречи в 1654 году с русской вселенной, «по которой путешественник должен ехать четыре года вдоль и поперек». Он писал, что воеводы на Руси люди учёные, знают законы, философию, рассуждают логично: «Они приобретают знания от наставников, к ним приезжающих, от патриархов и архиереев, коих они обыкновенно расспрашивают… если кто из них воспрещает им что-либо, то воздерживаются от этого, не упорствуют, но стремятся увеличить свои знания, ибо мы видели… тысячи больших книг, кои они охотно и много читают днём и ночью». Автор уловил систему образования – наставничество.
Та самая смесь французского с нижегородским, о которой в начале XIX века говорил герой Грибоедова, стала языком образования лишь в начале века XVIII. Тогда-то нас и стали упрекать, что-де, регулярной школы не было…
– Известный и успешный современный русский профессор-филолог, преподававший в США, рассказывал, что американцы даже кланяться с ним перестали, когда он отказался продолжить контракт с одним из их университетов, получив кафедру в московском вузе.
– Для них это вполне естественно. Какой-то русский отказался продолжать приобщаться к системе преподавания в сияющем граде на холме?!
Если у католиков была ненависть к России, как к царству, поднявшему знамя «восточной схизмы», то у кальвинистского протестантизма включается другой механизм. Каждый из протестантов, например, англичан, может быть нам лучшим другом, но вместе они – лютые враги России. А ведь именно протестантское немецкое образование было взято у нас когда-то за основу. Позже, с разрушением СССР, мы пошли по американскому пути, а в их обществе сильны тенденции радикального шотландского кальвинизма с концепцией предопределения. Она, как известно, гласит, что Бог наперёд определил посмертное воздаяние для каждого человека: если ты богат, тебе уготовано место среди праведных, если беден, то, как говорят герои их боевиков, «отправляйся в ад»…
Эта концепция определённым образом способствует воспитанию механической работоспособности. Однако она же, будучи основой школьного образования, воспитывает стремление к победе любой ценой – ведь на кону вечная жизнь, спасение души… Мало кто, конечно, заглядывает так глубоко, но победа, допустим, в матче двух школьных команд, достигнутая грязной игрой, считается приемлемой и желательной. Кальвинистский бог победителей не судит.
– Как в современных условиях не потерять собственную культуру?