Литературная Газета, 6595 (№ 16/2017)

На днях вышел в свет небольшой томик в светло-коричневой обложке с заглавием «Язык». В нём несколько статей о культурно-языковом пространстве современной России – о языке русской традиции, языке либерализма, современного искусства, о языке так называемой публичной истории. Эта книжка, возможно, единственный общественный проект в России, который продолжает традицию «Вех» и «Из-под глыб». Сборник «Язык» завершает трилогию, написанную разными авторами за последние пять лет по следам сравнительно недавних общественных перипетий. До «Языка» увидели свет «Перелом» и «Плаха». Появление каждого из них становилось заметным событием в российской интеллектуальной жизни. Наш собеседник – составитель всех трёх книг доктор политических наук, писатель Александр Щипков.

– Александр Владимирович, с выходом сборника «Язык» новые русские «Вехи» увидели свет полностью, в виде трилогии. Сколько лет вы трудились над ней?

– У нас не было цели начать и закончить в какие-то сроки. Авторы отзывались на то, что происходило со страной в течение пяти лет, с 2012 по 2017-й. Это было совершенно спонтанно, как дыхание.

– Материалы сборников стали откликом на конкретные события?

– Да, но не только на те, что проходят в новостных лентах. В 2012-м стало понятно, что мы в шаге от начала больших изменений в стране и мире. Поэтому и сборник назывался «Перелом», и посвящён он был ревизии знакомых понятий – «интеллигенция», «консерватизм», «либерализм», «традиция», «справедливость», «солидарность». Нужен был новый взгляд на привычные вещи. Тогда нам казалось, что мы со своими идеями сильно опережаем события.

– Разве это было не так?

– Так оно и было до какого-то момента. Но в 2014 году время резко ускорилось, и нам пришлось догонять. «Плаха», вышедшая в 2015-м, писалась почти в режиме реального времени, одновременно с развитием украинского сюжета.

– Вы удовлетворены результатом, есть ощущение выполненного долга?

– Удовлетворён. У меня в последние годы наряду с выходом нескольких собственных книг развивался ряд проектов с другими авторами. Я тесно сотрудничал с кругом журнала «Тетради по консерватизму», в 2016 году мы вместе выпустили содержательный номер, в котором препарировали идеи одной из последних книг патриарха Кирилла. Делаю любопытный проект с такими яркими теоретиками, как М. Ремизов и Б. Кагарлицкий. Совместно с философским факультетом МГУ сегодня расписываем детали нового исследовательского проекта. Но именно трилогия «Перелом – Плаха – Язык» остаётся, может быть, моим самым любимым замыслом.

– Почему именно трилогия особенно вами любима?

– Трилогия «Перелом–Плаха–Язык» – это возможность прямого высказывания, что, на мой взгляд, очень важно. Публичное пространство в эпоху «информационной экономики» устроено так, что мышь не проскочит. Всякое высказывание должно иметь свою цену на рынке информации и быть частью рентабельного проекта. В противном случае вас никто не услышит.

– Как это можно изменить?

– Нравственные ориентиры должны быть отделены от денег и иметь приоритет. У нас этого нет. Поэтому патриотизм, сострадание, справедливость – это, увы, неликвидные вещи. И как бы мы ни рассуждали об этом, система просто отторгает то, что не приносит прибыль в кратчайшие сроки. Причём отторгает самым иезуитским способом, объявляя всё, что есть нежелательного, «тоталитарными комплексами», «популизмом», «имперской ностальгией», «алармизмом»… Есть длинный ряд слов и понятий, которые призваны табуировать такие вещи. Как раз в последнем сборнике «Язык» эти кодовые слова подробно разобраны как составные части господствующего дискурса. Этот идиоматический по сути язык как раз и играет роль запретительной инстанции, то есть цензуры.

– Но ведь прямого запрета не существует?