Литературная Газета, 6598 (№ 20/2017)

Это то, о чём говорят подругам за чашкой чая. Это то, о чём она уже не говорит никому, потому что это выглядит смешно и надуманно. Господи, как же она устала и привыкла к этому повторяющемуся диалогу с самой собой, ведь только себе как в тактах Сати ты можешь до бесконечности говорить одно и то же, правду, без насмешек и осуждений, вообще без всяких оценок, просто то, что хочешь сказать, до бесконечности, пока сам не начнёшь укутывать её в коконы ожиданий и туманы надежд.

Лиза села на деревянный стул с обветшалой выцветшей обивкой в своей небольшой комнате в коммуналке. Сюда она прибегала из родительской квартиры, просторной трёхкомнатной квартиры на Московском проспекте, чтобы поймать свою музыку и настроение, полелеять грусть, побыть с ней наедине, как с лучшей подругой, и выйти облегчённой с новыми смыслами, готовыми взлететь стройной стаей.

Фасад дома, отделанный барельефами в виде женских профилей с красиво убранными волосами в низкую строгую причёску и гордо смотрящий большими окнами на Мойку, суровую и непреклонную, совсем не сочетался с его внутренним миром, придавал особый лирический настрой и смысл всему, что здесь происходило, всплывало на поверхности густой пеной сомнений, разочарований и реже побед. Усталый, но неизменно цепкий взгляд подмечал запустение, вызывая ощущение безысходности. У всего была своя партия, своя нота в создании диссонанса: дверь, покоробленная временем, так и не дождавшаяся, чтобы её поменяли, и парадная с широкой лестницей и обшарпанными перилами, извергающая сотни запахов, ни один из которых не имеет отношения к «Молекуле»* (модный парфюмерный магазин с марками эксклюзивных духов), и словно выпускающая ту совокупность непристойностей, которыми пропитаны многие парадные в Петербурге. Лизе нравились эта неровность и шероховатость, эти запахи жизни, а не распыляющейся пудры и ванили. Она любила это место и чувствовала свою неделимость с ним, ощущая только здесь так необходимое ей тихое счастье. Ей нравился бесконечный коридор со всевозможным хламом, частью внутреннего мира того, кто скрывался за дверями своих комнат. Несколько допотопных велосипедов, на которых, в сущности, никто и не катался, но так и не набрался храбрости, чтобы выбросить. Корыта, одиноко висевшие на ядовито-жёлтых стенах, покрытые ржавчиной и видавшие самые великие стирки, которые в наше время уже и не представить, комод с пожелтевшими страницами книг и ещё какими-то старыми блюдами и вазами. Это тоже была часть жизни этих людей, с которой они, как ни пытались, но не могли расстаться, как с дорогими воспоминаниями, своей молодостью.

Время непрерывно отсчитывает ровный ритм хаотичных событий, создавая сложные узоры судьбы, с которой мы пытаемся идти рука об руку, не ссорясь, потому что не понимаем её силы, но надеемся на любовь и умение решить за нас все самые важные и сложные повороты, оправдывая свой страх её настойчивостью. За каждой дверью в коммуналке скрывалась своя история, своя жизнь. Раньше в этом доме, сохранившем все внешние атрибуты классического особняка с выдающимися колонами и барельефами, жила графская семья и занимала его целиком. Начиная от задумки архитектора, его желания гармонично соединить экстерьер с интерьером, дом привык ощущать заботу и внимание и долгое время хранил своё великолепие и имперское величие, словно врождённое внутреннее достоинство, которое сложно унизить даже самыми большими несчастьями. Всё изменилось с приходом большевиков и их отношением к собственности: владение стало коллективным и по сути – ничьим.

Лизе комната досталась от бабушки, коренной петербурженки. Кроме внучки, у неё никого не осталось, и вся её жизнь превратилась в череду воспоминаний, которые порой казались мнимыми и уже не ранили так сильно, а просто вспоминались без оценок. Бабушка никогда не жаловалась и не сетовала на судьбу, с любовью просматривая те самые мнимые события своей жизни. Зачастую, оправдывая наши неудачи и ошибки, мы говорим о том, что всё что ни делается – к лучшему. И снова совершаем ошибки, ленимся, снова терпим неудачу и снова верим в лучшее. Но ничего хорошего не происходит. Со временем приходят болезни и недуги, казавшиеся такими далёкими и почти невероятными в молодости. И каждое утро в голове противно и уверенно занимает своё прочное место мысль о том, что судьба несправедлива. Так живут многие, но не жила Маргарита Семёновна, бабушка Лизы. Она каждое утро говорила жизни: «да», негромко и доверчиво, находила во всём обыденном своё собственное тихое очарование.