Литературная Газета, 6621 (№ 46/2017)

– Своей жизненной позицией, образцовым отношением к литературе, страстной любовью к русскому языку, благородством дел и помыслов в поэзии. Вообще он сознавал себя представителем служилой аристократии, призванной нести свет знания в народные массы, формировать литературный вкус и чувство прекрасного. Он оказался по сумме своих деяний подлинным рыцарем литературы, живым воплощением российских образов Ланселота в юности, а в старости – Дон Кихота. Он всегда хотел быть первым и лучшим, продолжателем миссии Петра Великого по преобразованию России.

– Были ли у него для такой высокой самооценки достаточные основания?

– Сумароков не просто дворянин, он был внуком и сыном тех, кто, несмотря на перемены на московском троне, последовательно поддерживал ту часть государственных управленцев, которые вели страну к назревшим преобразованиям, глубоким реформам по западному образцу. Дед его активно действовал в окружении царя Фёдора (отменил местничество!), затем служил в команде Петра Алексеевича (впоследствии – императора).

Отец писателя был даже крестником самого царя! Можно сказать, что три поколения Сумароковых стали частью новой государственной элиты, продвигавшей европейские культурные стандарты и стремившейся вписаться в тренды европейского развития. Поколение внуков преобразователей, сподвижников создателя Российской империи воспитывалось наследниками великой миссии построения нового государства и новой культуры, которые в будущем составили цвет нации. Просвещёнными гражданами своего Оте­чества, способными в любой момент к штыку приравнять перо.

В юности Александр Сумароков получил всестороннее образование, которое позволило бы ему сделать блестящую карьеру как на военном поприще, так и на административном и дипломатическом. Он выбрал служение литературе. Этот невысокий рыжеватый «горячий финский парень» (родился на территории Финляндии) учился и впоследствии преподавал в учебном заведении, которое его питомцы называли Рыцарской академией. Это было что-то вроде лицея, созданного в правление Анны Иоан­новны (1732). Располагался он в лучшем здании столицы – Меншиковском дворце.

– Образованному читателю Сумароков известен не только как основатель первого профессионального театра, но и как жёсткий оппонент крупных поэтов своей эпохи – Ломоносова и Тредиаковского. Чем интересен и актуален этот конфликт?

– Можно сравнить этих трёх персонажей истории литературы XVIII века с тремя богатырями: они делали одно общее дело. Но выполняли разные функции. Современники сравнивали их то с Горацием, то с Вергилием, то с Пиндаром – образцовыми авторами античности. Но как создать эталонные произведения в таких условиях, когда декларируется полный отказ от прошлой литературы, когда сам инструмент – русский язык – находится в неустоявшемся состоянии, когда на ходу меняется не только состав словаря, но и правила грамматики и орфографии? Это всё равно, как если бы машинист взялся управлять поездом и в процессе движения менял бы конструкции колёс, дверей... А рядом стояли бы ещё два таких же инициативных машиниста-изобретателя. Столкновение мнений было бы неизбежно на каждом шагу.

В случае с Сумароковым можно отметить, что он не робел перед академическими авторитетами, активно оппонировал старшим коллегам, иногда переходя на личности, высмеивал их, критиковал их творчество. У Сумарокова было развитое языковое чутьё. Он сражался за чистоту и красоту литературного языка, вёл работу по отбору лексических средств, пригодных для создания великой поэзии. Ломоносов и Тредиаковский исходили из своих моделей, формулировали способы стихосложения, конструировали «штили», а Сумароков призывал стихотворцев активно и самостоятельно формировать нормы живого литературного языка. Хотя он и насмехался над стихами Тредиаковского, называл поэзию Ломоносова «надутой» и «пухлой», но и к себе относился с высокой требовательностью. По его признанию, хоть его стихи и были опубликованы в годы учёбы в Рыцарской академии, произведения, написанные за первые девять лет служения Аполлону, он безжалостно сжёг в камине.

Сумароков высокомерно заявлял, что Ломоносов и Тредиаковский регламентируют язык и культуру, не зная и не чувствуя красоты московской русской речи, ибо родились не в культурной дворянской среде, а в провинциальных семьях из социальных низов.

Дискуссия была живой и неравнодушной, Ломоносов с Тредиаковским отвечали – иногда возмущённо и свысока – они формировали науку филологию. Сумароков же всю жизнь яростно отрицал, что был учеником Ломоносова, считал себя более одарённым и опытным поэтом, достойным членства в Академии.