Литературная Газета, 6621 (№ 46/2017)

Какие правила, что тут правильного?

Бархат направил на меня сочувствующий взор и глубоко вздохнул.

– Так и быть... Только ради вас...

Взял со стола ручку и маленький отрезок мелованной бумаги, написал фамилию и телефон в Казани.

– Только не говорите, что от меня. Скажите, что сами решили к нему обратиться...

Не буду долго излагать, как я ездила в Казань, возле каких дверей подкарауливала того человека, как ухватилась за его рукав, как несколькими словами пыталась объяснить свою просьбу...

Он торопился. Сказал, что в город приезжают большие знаменитости, необходимо обеспечить их охрану. Что зай­мётся моим делом, как только освободится. Сел в белую, по всему видно, иностранную, машину и укатил.

С этим его невнятным обещанием вернулась я домой вся поникшая. Талгат как будто в головешку превратился, только зрачки впавших глаз тлеют.

– Какой же я дурак, пляшу под дудку жены! – взорвался он, выслушав меня. – Надо было тут же в милицию бежать!

– О аллах, какой был толк от твоей беготни по милициям в прошлый раз! – парировала я.

И началось! Излили мы душу... Когда, наконец, обессилев, угомонились, решили всё же пойти в милицию. И опять попали к моему белобрысому знакомцу. Про его напраслину я тогда мужу, естественно, не говорила, и мой бедолага стал ему душу изливать. Есть, говорит, люди, знающие, где машина находится...

– Кто знает?

– Можно бы спросить у Бархата, например...

– Так узнайте у него, где её держат. Мы тут же пойдём и вернём вам её!

– Он же не послушается нас!

– Не знаю, не знаю, кто там что вам наболтал. Пусть придёт сюда и заявит как положено!

...Говорили нам потом, что милиции совсем недавно подарили новенькую «девятку».

И что же потом, спросите вы. Осталось ждать вестей из Казани. Прошла неделя, десять дней, две недели... Как взгляну на мужа, так тут же машина вылетает из головы. Совсем занедужил бедненький.

– Да что ж ты так убиваешься? – говорю я ему. – Смотри, как бы на меня не свалились похоронные заботы! Не до машины будет!

Уж и к гадалке я сходила. Она говорит, машина ваша недалеко, но вернуть хлопотно будет. Опять рана на мужнино сердце: дескать, разбирают, видно, на запчасти многострадальную...

Делать нечего, опять направилась я к Бархату.

– Вы зачем это по милициям шастаете? – сердито встретил он меня.

– Ох, Бархат, и Талгата можно понять, сколько лет в Сибири горбатился из-за этой машины!

– Не хотите ли вы, чтоб и я годами таскался по Сибири из-за какой-то драной тачки? Так жизнь устроена: одни горбатятся, другие добро наживают. Пора бы и вам понять!

– Мы уж привыкли добывать всё своим трудом... И вас учили тому же...

– Лучше бы вы этого не делали! – ещё пуще горячился он. – Все наши несчастья от вашего воспитания! Чем мы хуже других? Посмотрите на Березовского, Гусинского, кем были и кем стали? А Быков в той же Сибири? Был простым учителем физкультуры, а стал хозяином алюминиевого комбината! Откуда всё взяли? От государства, значит, от вас. Что там комбинаты похоронные деньги отобрали. Почему вы не идёте плакаться к ним? А тут пороги обиваете из-за ерундовой машины. Мы последнее не отнимаем. Если бы вы учили нас смолоду понимать жизнь, мы бы не выросли такими раззявами, успели бы оторвать своё при большом дележе. А теперь вот сиди тут, сопли вам вытирай!

Что мне сказать, как возразить, правду он говорит! Да-а, хороший урок он мне преподнёс.

Спасибо хоть совсем без помощи не оставил... Однажды утром смотрим в окно – стоит наша машина. Пригнали... Только... оказалось не целиком, а, почитай, только блестящую коробку. Потом стали являться к нам то на машинах, то с большими сумками пешком добры молодцы. Каждому надо дать за хлопоты. Я опять к Бархату.

– Вам не угодишь, – сказал он. Потом подумал немного и лицом посветлев, добавил: – А зачем вам, старикам, такая крутая тачка? Может, хватит и «Оки»? Если согласны, возьмёте прямо с заводского конвейера.

Посоветовались мы, подумали и так, и сяк. Наша «девяносто девятая» уже точно разобрана на девяносто девять, а может, и больше частей. Нам же наверняка приносят подобранные на свалке и потёртые наждаком железяки. Зря хвастается Бархат, что у них полный порядок, на самом деле всё так же, как во всей стране... В общем, что дают, то надо брать, решили мы.

Но с «Окой» тоже случилась непростая история. Успели мы выехать на ней из заводских ворот и проехать всего полкилометра, мотор застучал и заглох. Стали мы толкать её обратно к воротам. Но их нам не открыли. Ткнули мы в лицо охранникам гарантию, а они нас на смех:

– Что-о? Тут полгода зарплату не выдают, ещё и на вас задарма работать?

Какое счастье, что у Талгата руки золотые! До отъезда на вахту успел всё довести до ума. Ясным солнышком зашёл в дом и, вытирая руки чёрной промасленной тряпкой, сказал:

– Наладил всё. Проехался. Удобная. Аккуратненькая. Как яичко.

– Лишь бы довозила куда надо, – поддакнула я. – Куда уж нам за красотой гоняться...

...Знакомые надо мной подшучивают:

– Помнишь, Мунира, – говорят, – как вы ветром проносились мимо нас на своей «мурене». Как же вы на «Оке» оказались? Иль «замуреновали» вас?