Литературная классика в соблазне экранизаций. Столетие перевоплощений

Выбор з/к Нержина-Солженицына – не участвовать в поимке шпиона, не включаться в математическую каторгу ради вооружения и укрепления преступного режима – имел свою логику, равно, как и поведенческая стратегия другого з/к, Копелева-Рубина, убежденного коммуниста, считавшего, что сталинская система «в корне» справедлива, ибо «закономерна», имела свою. По Льву Копелеву, создавая фоноскопию, он трудился для страны против ее врагов: позиция кристально-ясная, простая, этически удобная и в первом приближении – сугубо патриотическая. Однако такой патриотизм, как правило, не озабочен моральной рефлексией – не думает, например, об ответственности ученого за судьбу своего открытия. Безответственный патриотизм близорук, узколоб и непрозорлив – мысль о том, в чьи руки может попасть сверхмощное оружие и с какой целью оно может быть использовано, редко когда приходит ему на ум. Резонное опасение – не покроет ли всю Европу (а то и весь мир) колючая проволока ГУЛАГа в случае, если тоталитарный режим монопольно завладеет атомной бомбой, – не тревожит воображение и совесть такого патриота. Его девиз известен – кто не с нами, тот против нас, его политическое сознание не видит различия между государством и страной, между страной и ее вождем, отождествляя Партию и Ленина, Родину и Сталина, которые, по мнению радикально заблуждавшегося поэта, были близнецами-братьями.

Но вспомним: в разгаре была Вторая мировая война, немцы дрались под Сталинградом и рвались на Кавказ, а гениальные немецкие физики почему-то не торопились вооружить Гитлера атомной бомбой. Когда в апреле 1945 года ведущие ядерщики Третьего рейха: Отто Ганн, Вернер Гейзенберг, Карл Фридрих фон Вейцзеккер, Макс фон Лауэ и другие – оказались у американцев в плену, выяснилось, что эти ученые всячески тормозили разработку фашистской ядерной бомбы, остужая рвение преданных нацизму коллег. Почему они не спешили дать вождю Третьего рейха сверхмощное оружие? Потому что они были ответственными людьми, а не национал-патриотами, и понимали, что может сделать с человечеством их бесноватый фюрер, получи он в ходе войны атомное оружие. Поистине, это был заговор физиков против фашизма!

В надежде опередить физиков фюрера в августе 1942-го стартовал американский «манхэттенский проект» – тогда была еще неясна судьба германского «уранового проекта». Весьма важно, однако, другое: как только ученые-ядерщики поняли, что фюрер остался без бомбы, они охладели к своему детищу. Альберт Эйнштейн, «отец физики», изгнанный фашистами из Германии в 1933-м, по инициативе многих ядерщиков-антифашистов в августе 1939-го подписал письмо президенту США Франклину Д. Рузвельту с пожеланием установить постоянный контакт между правительством и группой физиков, ведущих исследования над цепной реакцией в Америке. Однако после войны Эйнштейн заявил: «Если бы я знал, что немцам не удастся достичь успеха в создании атомной бомбы, я бы никогда и пальцем не шевельнул»[556]. Он просил президента США заморозить разработку атомной бомбы за ее полной ненадобностью. Но Рузвельт умер, не успев ответить на письмо, а новый президент просьбой ученых пренебрег. Пока фантом фашистской А-бомбы грозил стать реальностью, задача, которую решали физики «манхэттенского проекта», истолковывалась как «патриотическая». Ситуация кардинально изменилась, когда фантом рухнул. Несмотря на возражения большинства авторов проекта, американской военной машине не терпелось продемонстрировать бомбу на «живых объектах». И случилось то, чего ядерщики, работавшие на США, никак не ожидали.

Когда в августе 1945 года американцы сбросили атомные бомбы на японские города Хиросиму и Нагасаки, Эйнштейн был потрясен: не фашистский режим Гитлера, а государство – оплот демократии первым разработало и первым пустило в ход оружие массового поражения. «Не следует забывать, что атомные бомбы были сделаны в Соединенных Штатах в качестве предупредительной меры против применения атомного оружия (в случае его создания) немцами. А сейчас мы перенесли к себе и хорошо освоили недостойные приемы наших врагов в последней войне»[557].

В атомном пламени над Японией многие европейские ученые с ужасом увидели плоды своих трудов и своих научных побед. Читая в газетах описания чудовищных разрушений в Хиросиме, ученые в Лос-Аламосе, где под руководством Роберта Оппенгеймера и Энрико Ферми осуществлялся «манхэттенский проект», задавали себе вопрос: могут ли они по совести сложить с себя моральную ответственность за эти бедствия и взвалить ее на военное командование? «Многим хотелось куда-то спрятаться, – вспоминала Лаура Ферми, жена ученого, – или бежать от всего этого. Громкие обвиняющие голоса раздавались во многих странах мира, и это заставляло ученых еще больше терзаться угрызениями совести. В католической Италии папа вынес осуждение новому оружию»[558].