Но главное, до 1949 г. он, пока не отсюда, а из первого их дома (Ленинградский просп., 27
) съездил в две в прямом смысле позорные командировки. Первый раз, в 1946-м, его «послали» в Париж уговаривать Бунина вернуться в Россию. Сталин послал «переманить» лауреата Нобелевской премии. И денег дал немерено. Во всяком случае, он первым делом позвал Бунина и наших «посольских» (приглядывавших за ним) в ресторан. Я был в «Лаперузе» на набережной Сены, этот ресторан и ныне шикарен, а тогда это был лучший ресторан Парижа. Возможно, там была и Надежда Тэффи, которую Симонов тоже «охаживал» и которая сказала ему саркастически: «Боюсь, что при въезде в СССР я увижу плакат с надписью „Добро пожаловать, товарищ Тэффи“, а на столбах, его поддерживающих, будут висеть Зощенко и Ахматова». А Бунин заметит, что многое понял по рожам «советских товарищей». Увы, ресторан не помог. Вот тогда Симонов и заказал самолет из Москвы с «яствами» из Елисеевского. С этим рейсом, думаю, и прилетела к нему «на подмогу» Валентина Серова.Теперь стол в доме Бунина ломился: колбасы, севрюга, свежая осетрина, семга, анчоусы, кетовая и паюсная икра, маринованные грибы, пышная кулебяка… Жена Бунина запишет: «Третьего дня был у нас московский ужин… все прислано на авионе по просьбе Симонова… Когда он рассказывал, что он имеет, какие возможности в смысле секретарей, стенографисток, то я думала о наших писателях и старших, и младших. У Зайцева нет машинки, у Яна (Бунина. —
Симонов же, и это была его вторая позорная командировка, потом, в 1949-м, поедет в Ленинград на собрание писателей и будет там громить Ахматову и Зощенко. Когда-то он просил дать ее стихи в альманах и был у нее в Фонтанном доме, правда, позвонив в квартиру, как пишет Лидия Гинзбург, торопливо снял с пиджака и сунул в карман орден «Знак Почета», полученный за стихи. Теперь же уже не стеснялся: «Ахматовщину, — грассировал с трибуны, — надо выжечь каленым железом!» Ну, а что касается «космополитов», то здесь он был просто у «истоков». Через год после Парижа, 13 мая 1947 г., Сталин вызвал его, Фадеева и Горбатова к себе и, как пишет Симонов, лукаво улыбаясь, сказал: «А вот есть такая тема, которой нужно, чтобы заинтересовались писатели. Это тема нашего советского патриотизма». Сказал, что у интеллигенции «неоправданное преклонение перед заграничной культурой… перед иностранцами, — и, улыбнувшись, срифмовал: — Засранцами…»
С этих слов, пишет литературовед Наталья Громова, начался следующий трагический этап существования общества. «Собрания, проклятия, аресты, снова и снова расстрелы — вот что скрывалось за вкрадчивыми речами вождя…» И Симонов не остался в стороне. Тут же написал пьесу «Чужая тень» про «безродных ученых-космополитов в услужении разведки США», которую послал вождю «для указаний». Получил за нее Сталинскую премию. Ну и получал, конечно, сумасшедшие гонорары. В справке Суслова и товарища Симонова Александра Фадеева о «непомерных гонорарах» будет написано и про него: «Получил проценты отчислений за четыре последних года около 2500 тыс. рублей». Но сначала получил их, считайте, от Сталина, а потом пострадал за него. Ведь Хрущев, после смерти вождя, снял Симонова с поста редактора «Литгазеты» знаете за что? За большую статью в ней, где главной задачей писателей Симонов посчитал обязанность «отразить великую историческую роль Сталина». Да и стихи написал: «Нет слов таких, чтоб ими рассказать, // Как мы скорбим по Вас, товарищ Сталин…»