Допрашивал философа сам Дзержинский. Много лет спустя Бердяев вспомнит: «Дзержинский произвел на меня впечатление человека вполне убежденного и искреннего. Это был фанатик. В нем было что-то жуткое… В прошлом он хотел стать католическим монахом, и свою фанатическую веру он перенес на коммунизм». Бердяев предупредил его: о конкретных людях говорить не будет, а про все остальное прямо выскажет то, что думает. «„Мы этого и ждем от вас“, — заметил Дзержинский…» Бердяев говорил ровно академический час. Дзержинский изредка вставлял замечания. Например, такое: «Можно быть материалистом в теории и идеалистом в жизни и, наоборот, идеалистом в теории и материалистом в жизни»… Короче, Дзержинский освободил его («Но вам нельзя уезжать из Москвы без разрешения») и даже попросил у Менжинского автомобиль, чтобы доставить философа домой: «Уже поздно, а у нас процветает бандитизм». Автомобиля, увы, не нашлось — доставили философа сюда «на мотоциклетке»…
Через два года, 16 августа 1922 г., другой чекист, М. Соколов, вновь арестует здесь Бердяева. «Он спокойный, — описывала философа все та же Герцык, — сидел сбоку у письменного стола. Я, с бьющимся сердцем, входила, выходила. Было утро, когда его увезли…» Опять Лубянка, брошенный в камеру матрас с сеном и полная профессуры камера. На допросе заявил: «Стою на точке зрения человека и человечества… Свою собственную идеологию считаю аристократичной, но не в сословном смысле, а в смысле господства лучшего, наиболее умного, талантливого, образованного, благородного. Демократию считаю ошибочной потому, что она стоит на точке зрения господства большинства…»
Через несколько дней вернулся домой с вестью о высылке… «Выслать из пределов РСФСР за границу, — написали в заключении, — БЕССРОЧНО». «Когда мне сказали, что меня высылают, у меня сделалась тоска, — вспомнит позже. — Я не хотел эмигрировать, и у меня было отталкивание от эмиграции… Но вместе с тем было чувство, что я… смогу дышать более свободным воздухом…»
Утром 28 сентября 1922 г. немецкий пароход «Hacken», отчалив от петроградской «стенки», увозил в Германию 120 русских ученых и писателей, с которыми советская власть не смогла совладать идеологически. Хорошо хоть, что не убили…
66. Власьевский Мал. пер., 9
(с.), — Ж. — в 1930-е гг. — актер МХАТа Евгений Васильевич Калужский (наст. фамилия Лужский, сын актера и режиссера В. В. Лужского) и его жена, секретарь В. И. Немировича-Данченко, Ольга Сергеевна Бокшанская (урожд. Нюренберг), свояченица М. А. Булгакова (прообраз Поликсены Торопецкой в «Театральном романе» писателя).Этот дом, как и все почти дома, связанные с Михаилом Булгаковым, полон «тайн». Скажем, по сообщению некоего Соломона Иоффе в 1970-х гг., сначала Ольга Бокшанская, а позже и ее сестра Елена Булгакова (тогда еще жена генерала Шиловского) были в 1920-х гг. любовницами… Сталина. Этот факт поминает, но никак не комментирует и крупнейшая специалистка по Булгакову М. О. Чудакова. В одном из фильмов о Булгакове «Москва — Батум» автор сценария и режиссер его Никита Воронов вообще утверждал, что Бокшанская была не только лично знакома с вождем, но и носила ему «на читку» и пьесы писателя, и, главное, — главы из романа «Мастер и Маргарита»…
Ныне исследователи жизни и творчества Булгакова (М. О. Чудакова, Л. М. Яновская и многие другие) почти не расходятся во мнениях, что и Евгений Калужский, и его жена Ольга Бокшанская были «тайными осведомителями» ОГПУ-НКВД (слишком много фактов в их жизни, которые не поддаются двойному толкованию). Более того, ныне считается, что и младшая сестра Бокшанской Елена Сергеевна Булгакова также «работала» на НКВД. Ну, разве это не «тайна» этого дома. Скажем, в недавно изданной в «ЖЗЛ» фундаментальной биографии писателя ее автор, А. Н. Варламов, пишет:
«Существует версия о тайном осведомительстве Елены Сергеевны, о некоем секретном задании по линии НКВД, которое она выполняла, выйдя с этой целью замуж за М. А. Булгакова… В ходе телефонного разговора Мариэтта Чудакова… говорит: „Конечно, Елена Булгакова должна была быть в определенной степени связана с органами… И это совсем не означало, что она скверно поступала по отношению к писателю. Совсем наоборот, таким образом она его спасла. В 30-е годы Булгаков мог исчезнуть в ходе чисток, как исчезали многие. Вполне вероятно, Елена Сергеевна еще до встречи с Булгаковым, в конце 20-х, имела контакты с НКВД. В 35–36 гг. было абсолютно невозможно принимать у себя дома иностранных дипломатов без наблюдателей из органов“