Впрочем, и мои сны – тоже одна иллюзия. Подсознание спасительно моделирует то, чего мне так недостает в жизни: мою оставленную Страну. Так же океан Соляриса моделировал клочок земли – родину героя. Эти сны приходят без явной закономерности. Я не знаю, что их провоцирует. В этих снах я брожу по городу, то по одной его улице, то по другой, и вдруг оказывается, что пора улетать, а я еще не всех повидала, и я просыпаюсь с острым, непоправимым чувством потери, и долго еще не могу включиться в обычную жизнь…
Однажды вдруг замечаю, что Ираклий после большого перерыва стал опять звонить часто. Интересно, как реагирует на это Нато? Впрочем, она мудрая восточная женщина. Она будет реагировать на это как надо. И я не собираюсь давать ей повод для ревности.
Сначала это непродолжительные расспросы о детях, о работе, о близких… Потом в наших разговорах образуются паузы. Потом эти паузы становится все длиннее и длиннее. И чем протяженнее они, тем больше нам удается сказать друг другу. Иногда я даже не замечаю, когда мы прекращаем говорить и начинаем молчать.
И так проходит жизнь.
Раньше это называлось «самотек». И на этом самотеке в редакциях издательств или журналов сидел специальный человек. Возможно, ему даже давали талоны на молоко, за вредность. Этого я уже не помню.
Некоторые люди почему-то считают, что знание алфавита дает им право писать стихи и прозу, а не только письма ближайшим родственникам в Урюпинск. Это по меньшей мере странно. Ведь, научившись плавать, человек не становится автоматически океанским лайнером, а освоив пару математических формул, не может претендовать на понимание теории относительности.
Но тяга к самовыражению в письменной форме имеет свое материальное обоснование: с помощью листа бумаги и простой авторучки можно здорово сэкономить на личном психоаналитике.
Редактору, сидевшему на самотеке, надо было прочитать много-много текстов, написанных прозой или стихами, и ответить на каждый автору. Впрочем, чаще всего это делалось под копирку. Если два-три раза за год попадалось что-то стоящее, это можно было считать удачей.
Слегка приостановить самовыражение граждан смогли только постперестроечные несколько лет. Потом шок, вызванный нечеловеческим выражением лица отечественного капитализма, ослаб, граждане притерпелись и освоились и снова принялись отражать действительность в доступной им форме: стихами или прозой, реже – драматургией. Но массового характера это все же еще не носило.
Второе пришествие самотека наступило, когда издательская деятельность окончательно стала частью массовой культуры и выяснилось, что книги могут писать не только политики, артисты, поп-дивы и лейтенанты милиции, но и простые домохозяйки. То есть когда снова в несколько измененной форме восторжествовал известный постулат о том, что и «кухарка может управлять государством». И граждане снова ринулись в атаку.
С некоторых пор в разливанное море отечественного самотека влились ручейки из ближнего и особенно дальнего зарубежья. И если третья волна эмиграции осознала себя чуть ли не единственным хранителем и носителем великого русского слова и держит права на мемуарные откровения о великих соотечественниках, что-то типа: «И с Пушкиным на дружеской ноге…» – то незатейливая четвертая решила без всяких комплексов, что современная русскоязычная литература делается на Брайтон-Бич. Но высказаться эти авторы норовят все больше про козни КГБ времен семидесятых, то бишь пытаются всучить лежалый товар, осетринку второй свежести. Время для них словно замерло. Они и не догадываются, что наши отношения с вышеозначенной организацией вступили в новую, мало изученную нами самими фазу.
Обострения самотека случаются, как положено, осенью или весной. И еще в особенно жаркие дни лета. Обычно в конце рабочей недели.
Поскольку специальной штатной единицы для того, чтобы отслеживать самотек, в издательстве не предусмотрено, беседовать с автором вынужден тот редактор, который ближе всего оказался к телефону.
Чаще всего звонят и пишут авторы больших форм: повестей или романов.
– Простите, а в каком жанре написано ваше произведение?
Некоторых этот простой вопрос ставит в тупик.
– В жанре? Ну, знаете, похоже на «Мастера и Маргариту».
– Действительно? А какого объема ваше произведение?
– Объема? Ну, знаете, такой, средней толщины книжка…
– Хотелось бы знать в авторских листах.
– ?!
– Ну, хорошо. А каков сюжет?
То, что мне пытались всучить как аналог булгаковской прозы, оказывается в лучшем случае попыткой изобразить фэнтези на местных реалиях. В каком количестве создаются тексты жанра фэнтези – говорит о многом: пишущий народ с остервенением ищет и осваивает параллельные и альтернативные миры. Просто в любую щель кидается, лишь бы прочь из окружающей действительности. Жалко лишать их надежды на лучшую жизнь, а заодно и надежды на публикацию. Единственный выход не обидеть автора самой – это перенаправить его к другому редактору.
– Я вас сейчас соединю с редакцией фэнтези.