Литературная рабыня: будни и праздники

Отцу Мигеля профессия водителя грузового транспорта пригодилась. На новом месте без работы он не остался. Но от перемены полушарий с ним случилось некоторое головокружение, и после двадцати двух лет примерного брака он вдруг влюбился в низкорослую и покорную филиппиночку, которых в их районе было пруд пруди. И даже в одночасье заделал ей ребенка.

Оскорбленная Соледад, мать Мигеля, собрала вещи Хосе в старый кожаный чемодан и выставила на лестницу. Возражений от Хосе не последовало. Так семья лишилась единственного, по сути, кормильца.

Изничтожая старые свадебные фотографии, Соледад говорила, что имя свое она оправдала: одиночество, видно, на роду ей было написано.

Единственной работой, которая светила приезжей и немолодой Соледад, была работа приходящей прислуги в зажиточных домах. Сначала она, глотая слезы обиды, превозмогала себя, а потом привыкла и даже привязалась от души к двум-трем своим постоянным клиентам.

Сыном Соледад гордилась. Он закончил экономический колледж и получил работу младшего менеджера в торговой фирме, занимавшейся поставками оливкового масла в Европу.

Однажды в доме случился настоящий переполох. Оказалось, что сеньор Пако, двоюродный брат тетушки Хулии, с которым она почти всю жизнь не разговаривала и обзывала за глаза «паршивым перонистом», вдруг оформил на нее завещание. И вот теперь, когда вдовый и бездетный Пако умер, тетушка Хулия оказалась наследницей некоторой, вполне приличной суммы денег.

Тетушка Хулия, которая к тому времени уже прочно вписалась в старое плетеное кресло-качалку, так как не могла ходить из-за подагры, призвала в свою комнату родню и сказала следующее:

– Аве Мария пуриссима! Ты сжалилась над бедным Пако, разум вернулся к нему, и в конце жизни он понял, что Перон был просто шарлатаном! Это перст судьбы! Теперь я смогу осуществить свою заветную мечту. На деньги, которые оставил мне мой бедный прозревший Пако, я куплю маленький печатный станок и буду издавать книги Маркса. Ведь неблагодарные потомки почти забыли его!

Соледад схватилась за горло и попыталась задушить себя тут же, не сходя с места. Она сипела и билась головой о собственные колени. Мигель кинулся спасать мать, и вместе они повалились в ноги тетушке Хулии, которая сидела, удивленно подняв подведенные черным карандашом брови, и никак не могла взять в толк, что означает сия буря эмоций.

После трех часов непрерывных стенаний Соледад и молчаливых, но полных укоризны вздохов Мигеля тетушка Хулия сдалась.

– Баста! – воскликнула она, и так качнулась в кресле, что чуть было не выплеснула из него свое грузное тело. – Баста! Делайте с этими проклятыми деньгами, что хотите, только дайте мне умереть спокойно!

После этого тетушка Хулия еще добрых десять лет коптила потолок своей комнаты крепчайшим «табако негро» и сквозь дым грустно щурилась на команданте Че, со всех стен тщетно призывавшего ее никогда не складывать оружия.

Благодаря деньгам сеньора Пако, бывшего перониста, семья поменяла квартиру на другую, более «приличную» и в более «приличном» районе Бадаль, где недорогое жилье снимали обеспеченные работой эмигранты, студенты и даже преподаватели не слишком престижных учебных заведений. Соледад распрямила плечи: все-таки это был шаг от того социального дна, на котором остался «подлец Хосе со своей девкой».

* * *

…– Мать Мигеля меня обожала. Мы вместе ходили по дорогим магазинам на Пасео де Грасиа, покупали мне одежду. Ведь теперь я должна была одеваться как настоящая сеньора.

Я, кажется, уже говорила, что к нам приходило много гостей. Очень, очень значительные люди. Коллеги Мигеля, его друзья. Почти все они были нашими соседями. Ну, вы же знаете, люди одного класса обычно селятся рядом.

Каждые выходные мы ходили в рестораны. Представляете! Залитая огнями улица, мы сидим за столиком на террасе, мимо плывет нарядная толпа… Глупышка Мигель так ревновал меня поначалу! Его можно понять. Мужчины просто пожирали меня глазами. А сколько восхищенных комплиментов я услышала! Только в Испании я почувствовала, что значит быть женщиной!