Литературное досье Николая Островского

"Смеётся заразительно Таля Лагутина. Сквозь расцвет юности смотрит эта картонажница на мир с восемнадцатой ступеньки взлетает вверх её рука, и запев, как сигнал фанфары".

И имя теперь у Лагутиной Таля, и становится она дочерью старого десятника по укладке железнодорожных шпал Лагутина. И роль в книге у неё теперь совсем небольшая. По первоначальному плану Павка явно начинал влюбляться в Лагутину, почему и сделал в своём дневнике запись о том, что с Лагутиной у него "не всё в порядке". Эта трансформация, откровенно говоря, непонятна. Если бы персонаж совсем был удалён из книги – это было бы ясней, но Лагутиной даётся другая, почти эпизодическая роль, хотя любовь автора к девушке остаётся, в связи с чем он и выдаёт её за муж за близкого друга Корчагина – Окунева и делает её всё-таки тоже комсомольским вожаком, выступающим на конференциях.

Заметил, конечно, читатель и тот факт, что в рукописном варианте эпизода агент железнодорожного чека Шпильман задаёт Павлу вопрос о том, успели ли бандиты изнасиловать Лагутину, а Павел обрывает вопрос резким отрицательным ответом, посчитав вопрос нескромным любопытством, тогда как в опубликованном варианте этот вопрос задаёт Цветаев, который считает себя влюблённым в Анну Борхарт. В этом случае Павел не отвечает на вопрос, считая его просто оскорбительным. Когда произошли такие серьёзные изменения и почему? Этого, к сожалению, я пока сказать не могу.

Если сравнивать имеющиеся несколько страниц автографа этого эпизода с машинописным вариантом, то и там мы уже видим заметные изменения, словно, печатая на машинке кто-то сразу правил. Но это не так. Сначала, плохо расшифровываемый текст, записанный рукой Островского, переписывался добровольными секретарями, и, как видно из писем Островского, переписывался иногда в нескольких экземплярах, а потом передавался или пересылался для перепечатки на машинке. Значит, правился текст уже на этапе переписывания.

Непонятным для нас остаётся по-прежнему и вопрос, почему глава, связанная с киевским периодом жизни героя романа, которая относится ко второй части, писалась почти в то же время, когда и первая глава первой части, что подтверждается письмами Островского.

Я уже упоминал, что фраза "Роза, я начал писать" появилась впервые в письме 7 мая 1931 года, а уже 14 июня сообщалось той же Розе о том, что "мне принесут перепечатанную на машинке главу из второй части книги, охватывающей 1921 год (киевский период…) Скорее всего, имелась в виду именно эта, процитированная здесь вторая глава, которая, вошла в третью главу второй части, поскольку она есть в автографе писателя, то есть писалась ещё его рукой.

Два письма Ирины

Интерес представляют и другие изменения, происходившие относительно первоначального замысла писателя. Например, в рукописном варианте четвёртой главы, которую писали под диктовку Островского, есть письмо Иры Тумановой своей подруге Тане. Имя Иры было впоследствии заменено на имя Тоня по предложению Марка Колосова, который писал, вспоминая своё редактирование романа:

"Имя Иры, например, показалось мне неподходящим для Тумановой. Я сказал Островскому, что где-то, кажется, в записных книжках Чехова я прочитал, как гимназистка Ирочка совершила путешествие из одного имения в другое и потом так рассказывала о своём путешествии: "Мы ехали, ехали, и вдруг у нас поломалось то, на чём вертится колесо". Я принял это имя за нарицательное имя барышни-пустышки. А Ира Туманова, хоть и не стала комсомолкой, всё же была выше своей гимназической среды, и это имя, казавшееся мне к тому же приторно-конфетным, ей не подходило. Островский охотно согласился назвать её Тоней".