Литературное досье Николая Островского

Я уже вырастаю из беспокойной, иногда взбалмошной девчонки, вечно ищущей в жизни чего-то яркого, необычного. Из груды прочитанных романов, оставляющих порой след нездорового любопытства к жизни, которое способствовало стремлению к более яркой и полной жизни, чем вся эта так надоевшая и опротивевшая однообразная серая жизнь подавляющего большинства таких девушек и женщин той среды, к которой принадлежу и я. И с погоней за необычным и ярким явилось чувство к Павлу. Я никого не видела из среды знакомой мне молодежи, ни одного юноши сильной волей и крепко очерченным своеобразным взглядом на жизнь, И сама-то наша дружба необычна. И вот эта погоня за чем-то ярким и мои взбалмошные «испытания» однажды чуть не стоили жизни юноше. Мне сейчас даже стыдно об этом вспоминать".

Вот так более литературным языком с большим наполнением рассуждений девушки преобразился первоначальный кусок письма. Каким образом Островский его переделывал? Попросил ли снова прочесть и правил предложение за предложением? Или сразу заново диктовал, обладая прекрасной памятью, как об этом писали его секретари в своих воспоминаниях? К сожалению, ответа на этот вопрос пока нет. Между тем, само письмо Иры, которое, по меньшей мере, диктовалось дважды, в опубликованный вариант книги вообще не попало, хотя, на мой взгляд, представляло бы интерес для читателя, поскольку добавляет некоторые нюансы к характеру девушки Иры. Вот как оно предполагалось Островским:

"Это было в конце лета. Мы пришли с Павлушей к озеру на скалу, любимое моё место, и вот всё тот же бесёнок заставил меня ещё раз испытывать Павла. Ты знаешь тот огромный обрыв со скалы, куда я тебя водила прошлым летом. Вот с этой пятисаженной высоты, подумай, какая я сумасшедшая, я сказала ему:

– Ты не прыгнешь отсюда, побоишься.

Он посмотрел вниз на воду и отрицательно покачал головой:

– Ну его к чёрту! Что мне, жизни не жалко, что ли? Если кому надоело, пускай и прыгает.

Он принимал мои подзадоривания за шутку. И вот, несмотря на то, что я несколько раз была свидетелем его смелости, и даже отчаянной до дерзости иногда, но сейчас мне казалось, что он не в состоянии сделать действительно отважный поступок, рискуя жизнью, и что его хватает только лишь на мелкие драки и авантюры, на подобные истории с револьвером.

И вот тут случилось то нехорошее, что заставило меня раз на всегда отказаться от этих взбалмошных выходок. Я ему высказала своё подозрение в трусости и хотела только проверить, способен ли он вообще совершить этот поступок, но не заставить его прыгать. И вот, чтобы ударить побольней, я, увлечённая этой игрою, предложила условия: если он действительно мужествен и хочет моей любви, то пусть прыгает и в случае выполнения получает меня.