Литературное произведение: Теория художественной целостности

В одном из заключительных рассказов цикла «На Чангуле» «убитые люди», злодейство, безумная жизнь, безумная девушка, ее песня – и необходимость для проходящего принять в себя это безумие, дать слова этой песне. «Темное безумие этих глаз» и безумие всей земли переливаются в душу проходящего, он должен все это осветить человеческим разумом и словом. В контексте целого этот рассказ об «убитых людях» становится в то же время и одним из рассказов о рождении писателя.

Вообще, этот мотив рождения писателя звучит в ходе развертывания цикла все отчетливее и определеннее, развивая и осложняя исходную символическую тему «рождения человека». Бессмыслица реальной действительности должна быть преображена «творчески сознательным» художником в созидательное смыслообразование, в основе которого сознание глубинных объективных закономерностей исторического развертывания жизни. Очень интересен в этом плане рассказ «Кладбище», где особенно отчетливо бессмысленности жизни противопоставлено собирание и творческое осмысление истории всех людей и каждого человека.

Доверие к историческому развертыванию жизни всех и каждого – глубинная основа горьковского эпического целого. По словам писателя, «чем сильнее трение, тем быстрее идет жизнь к своей цели: к большей разумно-сти» ¹² . Но идет не стихийно, не сама по себе. Такое движение необходимо формирует и требует сознательного и ответственного человека-творца, самостоятельного исторического деятеля. А чем больше общая жизнь хаотична, запутана и чревата взрывом, тем ответственнее роль человеческого сознания, сохраняющего при всех неизбежных катаклизмах и разрушениях творческую, созидательную доминанту «духовного собирания Руси».

Таким образом, в основе авторской позиции цикла «духовное собирание Руси» и «собирание» каждым человеком самого себя как единый процесс исторического творчества жизни народа и личности. В этой идейно-художественной закономерности сходятся и превращаются друг в друга коренные особенности эпического рода и неповторимость горьковского стиля, в котором воплощается путь народа и человека, собирающего в себе и собою общую жизнь и создающего себя в этой заново осмысляемой и строящейся общей жизни.

Примечания

1. Античные теории языка и стиля. Л., 1936. С. 188.

2. Как мы пишем. Л., 1930. С. 27.

3. См.: Томашевский Б. В. О стихе. Л., 1929. С. 301; Кагаров Е. Г. О ритме русской речи // Наука на Украине. 1922. № 4. С. 329.

4. Бочаров С. Г. Психологическое раскрытие характера в русской классической литературе и творчестве Горького // Социалистический реализм и классическое наследие. М., 1960. С. 170.

5. Томашевский Б. В. О стихе. С. 111.

6. Пешковский А. М. Русский синтаксис в научном освещении. М., 1960. С. 418.

7. ЩербаЛ. В. Избранные работы по русскому языку. М., 1957. С. 80.

8. Берков П. Н. Максим Горький как редактор своих ранних произведении // Работа классиков над прозой. Л., 1929. С. 81, 90. Замену причастных оборотов глагольной конструкцией и уничтожение союза "и" в авторском редактировании отмечает также Н. П. Белкина в книге «В творческой лаборатории Горького» (М., 1940. С. 67—68).

9. Тарасова А. А. Из творческой лаборатории М. Горького. М., 1966. С. 9.

10. См.: Гиршман М. М., Гнатко В. В. Цикл А. М. Горького «По Руси» как художественное целое // Жанрово-стилевой анализ произведения. Новосибирск, 1988.

11. Горький М. Материалы и исследования. Л., 1934. Т. 1. С. 271.

12. Горький М. Полн. собр. соч. М., 1973. Т. 15. С. 83.

Ритм стиха и ритм прозы: два целых, единая целостность

Анализ прозаических произведений и высказываний писателей убеждает в том, что при широком понимании ритма как организованности речевого движения и «непременного условия всякой художественной целостности»¹противопоставление «ритмичного» стиха и «неритмичной» прозы должно быть заменено изучением двух качественно своеобразных разновидностей ритмически организованной художественной речи. С другой стороны, хотя особая ритмическая природа и является важным фактором, наиболее непосредственно обнаруживающим эстетическую специфику художественной речи в целом, все же общность эта не должна затушевывать принципиального различия стихового и прозаического ритма и – шире – двух типов художественно-речевой организации литературного произведения вообще.