Противопоставление и взаимодействие поэзии и прозы как двух различных систем обнаруживаются на самых ранних этапах развития литературы и даже при ее зарождении. «Исторически поэзия и проза, как стиль, – писал А. Н. Веселовский, – могли и должны были появиться одновременно: иное пелось, другое сказывалось. Сказка так же древня, как песня»2
. Однако никак нельзя отождествлять это различие с современным соотношением стиха и прозы. Ведь первоначально возникают собственно не стих и проза, а скорее их предпосылки, и недаром Веселовский говорит о песне, где господствует не словесный, а музыкальный ритм, и о сказке, которая если и выделялась из общего речевого потока, то на совсем иных основаниях, чем художественная проза в современном сознании. Не случайно в главах из исторической поэтики Веселовский выдвигает в качестве основного вопрос о непрерывном «взаимодействии языка поэзии и прозы», и в частности о том, как «язык поэзии инфильтруется в язык прозы и наоборот» 3 .Рассматривая процесс становления русского стихосложения, М. Л. Гаспа-ров отмечает, что «до XVII в. оппозиция „текст стихотворный – текст прозаический“ в русской словесности не существовала. Существовала иная оппозиция: „текст поющийся – текст произносимый“. В первую категорию одинаково попадали народные песни и литургические песнопения, во вторую – деловая проза и риторическое „плетение словес“ с его ритмом и формами. Эта оппозиция, взаимодействуя с другими (например, „книжное – простонародное“), давала классификацию форм словесности, не совпадающую с со-временной»4
. Аналогичное противопоставление не раз отмечалось и в других древних литературах, при этом речевая организация в рамках «поющихся» и «произносимых» текстов оказывается весьма многообразной и неоднотипной и по-разному относится к этим структурным полюсам 5 .Богатая дифференциация и внутренняя неоднородность древнерусской «ритмической прозы» показаны в специальном исследовании Л. И. Сазоновой: особенно существенны выявленные ею различия между ораторской и повествовательной прозой в целом и особенно внутри последней, где повышенная ритмическая выделенность и насыщенность повторами связаны с «абстрагирующими тенденциями средневековой литературы, т. е. не с индивидуализацией и конкретизацией изложения, а с отвлеченностью и обобщенностью… Различные средства ритмической организации текста появляются там, где мало историко-бытового материала, конкретных черт живой действительности, собственно сюжетного повествования, но зато развито риторическое начало, украшенность, имеется много общих мест, заметно влияние литературных образцов (памятников традиционного содержания), присутствуют обобщения и нравственно-назидательные толкования событий» 6
. И в ораторском «Слове о законе и благодати» «риторически выделен, ритмически оформлен… оказывается всегда смысловой и эмоциональный акцент в развитии темы. Как форма логического и смыслового обобщения ритмическая организация появляется или в самых кульминационных местах раскрытия темы, или в момент заключения, завершения темы» 7 . А остросюжетное динамическое повествование, по наблюдениям Сазоновой, не отличается ярко выраженной ритмизацией.Совершенно очевидно, что в этой разнородной речевой организации происходит постепенное становление таких структурных характеристик, которые будут затем одинаково важны и для стиха, и для прозы. К ним относится, например, выделение отдельных ритмических рядов с акцентом на сопоставлении прежде всего начала и конца каждого такого ряда. Но здесь же вызревают и предпосылки будущей противопоставленности, и в этом смысле знаменательны, с одной стороны, отличия сюжетного повествования, а с другой – появление своеобразных «стихоидов», о которых впоследствии спорят, стихи это или проза 8
, в местах наиболее прямого оформления обобщений, наиболее непосредственного выражения авторских мыслей и чувств.