Литературные герои на улицах Петербурга. Дома, события, адреса персонажей из любимых произведений русских писателей

В высокоторжественный же день 1-го июля, после большого выхода их величеств к обедни, поздравлений, церковного парада перед дворцом Кавалергардского ее императорского величества полка, большого обеденного стола, когда зажигалась иллюминация, вся императорская фамилия, сопровождаемая двором, во всем блеске туалетов, мундиров и ливрей, выезжала церемониальным цугом в блестящих экипажах и линейках для прогулки по иллюминации. Ехали шагом, между шпалерами узко сдвинувшейся толпы, дававшей место только для проезда императорского цуга, потом смыкавшейся и следовавшей за ним, насколько это было возможно (никакой полиции и стеснений не полагалось, – государь был уверен в своем преданном народе).

Перед главной террасой дворца, за Самсоном, горел миллионами шкаликов щит с вензелем виновницы торжества, матушки-царицы. Зрелище было действительно великолепное. По возвращении царского объезда, начинался „маскарад“ в залах дворца. Императорская фамилия вся проходила полонезами по всем залам между своими многочисленными гостями.

Второго июля допускался народ и публика в Александрию – всегдашнее пребывание их величеств летом, куда никто не допускался во время царского присутствия, кроме приближенных и приглашенных специально лиц. Но в этот день скромное, интимное жилище царя отдавалось вполне посещению всех. Было опять царское катание, при звуках музыки, так как хоры военных музыкантов были расположены по саду. Потом царская фамилия кушала чай на украшенном гирляндами из васильков балконе, окруженная толпой. Васильки были одними из любимых цветков императрицы Александры Федоровны, и ко дню ее рождения васильками старались все украшать».

Какая идиллическая картина! Какое рыцарственное отношение к даме!

А поэма Лермонтова, возможно, и без воли ее автора, показывает, каково было истинное отношение к женщине, не защищенной высоким происхождением и знатным родством, что позволяли себе «благородные защитники отечества», что считали они настоящей доблестью. В «Госпитале», разумеется, все то же – грубое насилие и грубые шутки.

* * *

По всей вероятности, именно в Петергофе Лермонтов впервые увидел море. И… остался разочарованным. В своем письме С. А. Бахметевой он изливает свое недовольство Петербургом и его окрестностями.

Увы! как скучен этот город,
С своим туманом и водой!..
Куда ни взглянешь, красный ворот,
Как шиш, торчит перед тобой;
Нет милых сплетен – всё сурово,
Закон сидит на лбу людей;
Всё удивительно и ново —
А нет не пошлых новостей!
Доволен каждый сам собою,
Не беспокоясь о других,
И что у нас зовут душою,
То без названия у них!..

И наконец я видел море,

Но кто поэта обманул?..
Я в роковом его просторе
Великих дум не почерпнул.
Нет! как оно, я не был волен;
Болезнью жизни, скукой болен,
(На зло былым и новым дням)
Я не завидовал, как прежде,
Его серебряной одежде,
Его бунтующим волнам.

И все же, возможно, именно эта встреча с морем дала Лермонтову вдохновение для того, чтобы написать в 1832 году знаменитое стихотворение «Парус».

* * *

Еще одна юношеская поэма, «Монго», появилась позже, в сентябре 1836 года. Но она описывает события, относящиеся ко времени пребывания Лермонтова в Школе юнкеров: поездку с другом, Алексеем Аркадьевичем Столыпиным, на дачу к балерине Екатерине Егоровне Пименовой. Дача располагалась неподалеку от Красного Села, где ежегодно проводились большие армейские маневры. Монго – прозвище А. А. Столыпина, данное ему по имени героя французского романа. Маёшка – это шутливое прозвище Лермонтова, оно происходит от Майё (фр. Mayeux) – популярного в 1830-е годы персонажа, созданного французским карикатуристом Шарлем Травье.

В этой поэме приводится описание уже знакомой нам Петергофской дороги:

Приюты неги и прохлады —
Вдоль по дороге в Петергоф,
Мелькают в ряд из-за ограды
Разнообразные фасады
И кровли мирные домов,
В тени таинственных садов.
Там есть трактир… и он от века
Зовется «Красным кабачком»,
И там – для блага человека —
Построен сумасшедших дом.