Литературные герои на улицах Петербурга. Дома, события, адреса персонажей из любимых произведений русских писателей

Да маски глупой нет:
Молчит… таинственна, заговорит… так мило
Вы можете придать ее словам
Улыбку, взор, какие вам угодно…
Вот, например, взгляните там —
Как выступает благородно
Высокая турчанка… как полна,
Как дышит грудь ее и страстно и свободно!
Вы знаете ли, кто она?
Быть может, гордая графиня иль княжна,
Диана в обществе… Венера в маскераде,
И также может быть, что эта же краса
К вам завтра вечером придет на полчаса.
В обоих случаях вы, право, не внакладе.

Тем не менее можно было услышать и такие отзывы: «Маскарады Энгельгардтова дома… утомляли своим мундирным однообразием костюмов монахов или пилигримов, маркизов и пьерро… Собрания эти почти постоянно, около трех часов ночи увенчивались безобразным пьянством в буфете, а иногда и дракою». А приятельница Пушкина Долли Фикельмон, жена австрийского посланника, записывает в своем дневнике: «Эти маскарады в моде, потому, что там бывают император и великий князь, а дамы общества решились явиться туда замаскированными… Императрица захотела туда съездить, но самым секретным образом, и выбрала меня, чтобы ее сопровождать. Итак, я сначала побывала на балу с мамой, через час оттуда уехала и вошла в помещение Зимнего дворца, которое мне указали. Там я переменила маскарадный костюм и снова уехала из дворца вместе с императрицей в наемных санях и под именем M-lle Тимашевой. Царица смеялась, как ребенок, а мне было страшно; я боялась всяких инцидентов. Когда мы очутились в этой толпе, стало еще хуже – ее толкали локтями и давили не с большим уважением, чем всякую другую маску. Все это было ново для императрицы и ее забавляло. Мы атаковали многих. Мейендорф, модный красавец, который всячески добивался внимания императрицы, был так невнимателен, что совсем ее не узнал и обошелся с нами очень скверно. Лобанов тотчас же узнал нас обеих, но Горчаков, который провел с нами целый час и усадил нас в сани, не подозревал, кто мы такие. Меня очень забавляла крайняя растерянность начальника полиции Кокошкина – этот бедный человек очень быстро узнал императрицу и дрожал, как бы с ней чего не случилось. Он не мог угадать, кто же такая эта М-lle Тимашева, слыша, как выкликают ее экипаж. Кокошкин не решался ни последовать за нами, ни приблизиться, так как императрица ему это запретила. Он, действительно, был в такой тревоге, что жаль было на него смотреть. Наконец, в три часа утра я отвезла ее целой и невредимой во дворец и была сама очень довольна, что освободилась от этой ответственности».

Позже, когда Лермонтов стал известен, по Петербургу поползли слухи, что как-то на маскараде у Энгельгардта он встретился то ли с кем-то из великих княжон, то ли с великой княгиней, то ли с самой императрицей и что именно на эту встречу намекают строки в его стихах:

Когда касаются холодных рук моих
С небрежной смелостью красавиц городских
Давно бестрепетные руки…

А госпожа Фикельмон не смогла устоять перед искушением. «Снова поехала в маске к Энгельгардту, и на сей раз я чудесно развлекалась, – пишет она. – Флиртовала с Императором и Великим Князем, оставаясь неузнанной. Фикельмон тоже снизошел до флирта со мной, не подозревая, что любезничает со своей женой».

Не мог устоять от искушения и Арбенин:

Рассеяться б и вам и мне не худо.
Ведь нынче праздники и, верно, маскерад
У Энгельгардта…

Он готов к приключениям:

Под маской все чины равны,
У маски ни души, ни званья нет, – есть тело.
И если маскою черты утаены,
То маску с чувств снимают смело.

Но оказалось, что чувства опасны, если они искренни.

* * *

Лермонтов мечтал о постановке своей пьесы. Но этому воспротивился Цензурный комитет ввиду «непристойных нападок» и «дерзостей противу дам высшего света».

В угоду цензуре Лермонтов пытался переделать свою пьесу под новым названием «Арбенин». Теперь Арбенин не убивал Нину, он только решил попугать ее, чтобы узнать правду. Кроме того, Михаил Юрьевич ввел положительного персонажа – бедную воспитанницу Оленьку, которой Арбенин в финале оставляет все свое состояние, удаляясь в изгнание. Но и этот вариант, с наказанным пороком и вознагражденной добродетелью, цензуру не удовлетворил. «Мы полагаем, что поэт был благодарен цензуре за недопущение и этой второй редакции», – замечает Павел Висковатов.