Литературные майораты

Что касается до демократіи, представляемой прессою, то она изъявила рабскую покорность. Если и являлись нѣкоторыя возраженія, то до такой степени скромныя и опиравшіяся на такіе слабые доводы, что можно смѣло сказать, что оппозиціи вовсе не было. Всѣ приняли рѣшительную, торжественную апоѳегму г. Альфонса Карра: Литературная собственность — такая же собственность, какъ и всякая другая (la propriété littéraire est une propriété). Я считаю особенно важнымъ указать на то, что эта привязанность къ литературной собственности, по словамъ ея защитниковъ, вытекаетъ будто бы изъ глубокаго уваженія, яснаго пониманія права собственности и священнаго ужаса при видѣ нападеній, которымъ оно подверглось. По словамъ сторонниковъ новаго ученія — поземельная собственность, до сихъ поръ считавшаяся собственностію по преимуществу, нисходитъ на второй планъ и даже объявляется безосновательною, беззаконною, воровскою, если не дополняется, не освящается и не подкрѣпляется собственностью интеллектуальною — самымъ справедливымъ, самымъ священнымъ видомъ права собственности. Хотя бы защитники монополіи и не называли меня, но намеки ихъ были довольно ясны, такъ что я лично вовлечонъ былъ въ споръ. Если поэтому полемика моя принимаетъ иногда видъ возмездія, то читатель пойметъ причину такого явленія.

Всесвѣтное преданіе и единодушный приговоръ всѣхъ націй до сихъ поръ отвергали принципъ безсрочности привилегій на книги, произведенія искусства, машины и т. п. — «Противъ этого принципа», сознается защитникъ литературной собственности г. Викторъ Модестъ «вооружаются положительныя законодательства и стараго и новаго свѣта. Къ числу его противниковъ принадлежитъ большинство великихъ мыслителей, большинство нашихъ учителей». Прибавимъ, что онъ противорѣчитъ основаніямъ нашего публичнаго права и принципамъ революціи.

Но мы все это перемѣнимъ. Преданіе и всеобщее соглашеніе не имѣютъ смысла, законодатели наши съ 1789 до 1851 г. ошибались, положительныя законодательства стараго и новаго свѣта, — впали въ заблужденіе. Революція сбилась съ истиннаго пути, да впрочемъ она принадлежитъ прошлому вѣку и намъ пора съ нею покончить. На революцію мы смотримъ, какъ на привилегію, срокъ которой окончился; у насъ теперь уже не революція, а прогрессъ на языкѣ. Мы докажемъ это пересмотромъ протоколовъ брюссельскаго и антверпенскаго конгрессовъ. Апелляторы многочисленны, сильны, дѣятельны; у нихъ есть свои авторитеты. Будетъ большимъ несчастіемъ, если литературная собственность, борясь на поприщѣ ею самою выбранномъ, имѣя дѣло съ одними софистами, отстаиваемая государственнымъ министромъ и увѣренная въ защитѣ со стороны императора, не одержитъ побѣды. Въ Брюсселѣ толковали объ этомъ предметѣ старые перепечатчики, въ Парижѣ онъ будетъ обсуждаться — экономистами и юристами.

Конечно, вступая въ борьбу въ подобную минуту, я не могу ждать успѣха. Франціи въ ея революціонныхъ передвиженіяхъ суждено кажется возвратиться къ порядку, уничтоженному въ 1789 г. Насъ, французовъ, могли бы обвинить въ отступничествѣ, еслибы не было извѣстно, что исторія имѣетъ свои повороты, свои ricorsi, какъ выражался Вико, и что ретроградное направленіе служитъ иногда предвозвѣстникомъ новаго прогрессивнаго движенія. Моралисты любятъ объяснять этотъ странный феноменъ паденіемъ націй, но болѣе глубокое изслѣдованіе открываетъ въ немъ постоянный законъ… Но такъ какъ на той степени развитія, которой цивилизація достигла въ настоящее время, одно государство не можетъ принять никакого окончательнаго рѣшенія безъ согласія прочихъ государствъ, такъ какъ не во власти Франціи остановить революцію, ею начатую, но распространившуюся по всей Европѣ, то я рѣшился издать настоящее сочиненіе, въ надеждѣ, что если и не избавлю Францію отъ новаго закона, то, по крайней мѣрѣ, можетъ быть успѣю помѣшать распространенію его за предѣлы имперіи Наполеона III.

Меня совершенно успокоиваютъ слѣдующія два обстоятельства: первое, — что право собственности, находящее въ 1862 году столько же защитниковъ, сколько и въ 1848, вопреки мнѣнію сторонниковъ литературной привилегіи нисколько не заинтересовано въ учрежденіи безсрочной монополіи; второе, — что мнѣ приходится бороться не противъ правительства, которое въ настоящемъ случаѣ само только увлечено вліяніемъ партій и воображаетъ, что поступаетъ совершенно справедливо, благоразумно и прогрессивно, представляя на обсужденіе палатъ такой законъ, который двадцать лѣтъ тому назадъ былъ бы встрѣченъ всеобщимъ негодованіемъ.