Литературные первопроходцы Дальнего Востока

То не стесняется объяснять свои симпатии к русским расовой близостью: «В окна большого китайского дома с любопытством заглядывало множество японских солдат. Придержав лошадь, я тоже с интересом заглянул в окно. И то, что я увидел, меня потрясло. На мой рассудок это произвело такое же впечатление, как если бы меня ударили в лицо кулаком. На меня смотрел человек, белый человек с голубыми глазами. Он был грязен и оборван. Он побывал в тяжком бою. Но его глаза были светлее моих, а кожа – такой же белой. С ним были другие белые – много белых мужчин. У меня перехватило горло. Я чуть не задохнулся. Это были люди моего племени. Я внезапно и остро осознал, что был чужаком среди этих смуглых людей, которые вместе со мной глазели в окно. Я почувствовал странное единение с людьми в окне. Я почувствовал, что моё место – там, с ними, в плену, а не здесь, на свободе, с чужаками. В глубокой тоске я повернулся и поехал вдоль Ялу в город Антунь. На дороге я увидел пекинскую повозку, которую тащили китайские мулы. Рядом с повозкой шли японские солдаты. Был серый вечер, и все вещи на повозке были серые – серые одеяла, серые куртки, серые шинели. Среди всего этого сверкали штыки русских винтовок. А в груде серой ветоши я разглядел светлую голову, только волосы и лоб – само лицо было закрыто. Из-под шинели высовывалась голая нога, судя по всему, крупного человека, белая нога. Она двигалась вверх-вниз вместе с подпрыгивающей двухколёсной повозкой, отбивая непрерывный и монотонный такт, пока повозка не скрылась из виду. Позже я увидел японского солдата на русской лошади. Он прицепил на свою форму русскую медаль; на его ногах были русские офицерские сапоги; и я сразу вспомнил ногу белого человека на давешней повозке».

Летом 1904 года Джек Лондон, устав от безделья (японцы по-прежнему предпочитали держать военкоров в тылу), просил, чтобы Херст отозвал его в США или помог переправиться на другую сторону фронта – к русским, надеясь, что там препятствий для репортёрской работы будет меньше.

Сведений о том, что Джек Лондон перебрался к русским, нет, но в альбоме его снимков присутствует загадочная фотография, подписанная: «Cossack officer on horse, Seoul, Korea, 1904». На снимке – человек в русской форме верхом на лошади, неяпонской внешности, хотя и очень маленького роста, на боку – шашка. На пленного не похож.

Корейская командировка Джека Лондона закончилась скандалом: Джек ударил слугу, уличённого им в воровстве, и вновь попал под арест. Его решили судить: из военкоров он был самым проштрафившимся и к тому же слишком независимым в оценках. Генерал-майор Фудзи отправил Лондона под трибунал. Неизвестно, чем закончилась бы эта история, если бы Джек не сумел сообщить о своих злоключениях товарищу – писателю Ричарду Хардингу Дэвису[300], находившемуся в Токио. Тот в отчаянии послал телеграмму президенту США Теодору Рузвельту[301], с которым был знаком по испано-американской войне 1898 года. После вмешательства президента Лондона отпустили, предписав ему немедленно вернуться в США. 1 июля Джек покинул Корею и через Иокогаму добрался до Калифорнии (Виль Быков: «Японцы… вынудили слишком дотошного корреспондента, почти не скрывавшего к тому же симпатий к противнику, убраться из страны»).

Побывав на войне, Джек Лондон обеспокоился стремительной милитаризацией Японии. «Японцы сумели использовать все достижения Запада», – пишет он. Флот у них отлично организован по английскому образцу, армия – по немецкому… Из репортажа Лондона: «Не знаю, есть ли ещё в мире столь же спокойные, дисциплинированные солдаты, как японцы. Наши американцы давно бы всколыхнули весь Сеул своими выходками и весёлым разгулом, но японцы к разгулу не склонны. Они убийственно серьёзны… Я ещё ни разу не видел пьяного японского солдата. Я даже не наблюдал ни одного нарушения порядка или просто развязности – а ведь это солдаты. Можно процитировать генерала Аллена: “Японская пехота не уступает ни одной пехоте мира. Она отлично себя проявит”. Они маршируют без видимых усилий в сорокадвухфунтовом снаряжении. Не сутулятся, не волочат ноги, никто не отстаёт, никто не поправляет ремешки ранца, не слышно звона баклажек или других посторонних звуков. Так идёт вся армия, так идёт каждый отряд. Главное – это человек. Он работает безупречно. И работает ради определённой цели. Японцы – нация воинов, и их пехота соединяет в себе все достоинства идеальной пехоты; но нельзя сказать, что они – нация всадников. Для западного глаза их кавалерия выглядит смехотворно… Но пехота – выше всяких похвал. В любом случае кавалеристы, спешенные или конные, – это солдаты, и воюют они с солдатами; к тому же в скором времени они могут оседлать крупных русских лошадей… Японцы, несомненно, воинственная нация. Все их мужчины – солдаты… Японцы – азиаты, а азиаты не ценят жизнь так, как мы её ценим».