достойна не менее внимания, чем и история ее возникновения и влияния в
обществе. За протестом московских друзей против исключительного европеизма
Белинского последовал раскол в самом московском отделе западников. Оба
главнейшие его представителя, Герцен и Грановский, разошлись по вопросам, возникшим в конце концов на почве той самой западной цивилизации, явлениями
которой они так занимались. Толчок к новому подразделению партии дали уже
идеи социализма и связанный с ними переворот в способе относиться к
метафизическим представлениям. Самые первые проблески этого разногласия
между друзьями оказались опять в Соколове, хотя разгар спора, со всеми его
последствиями, относится уже к следующему, 1846 году. Позволяю себе
остановиться теперь же на этой подробности, которая, в различных видах и
формах, повторялась и во многих других кружках и отделах нашего
«западничества».
Кому не известно, что, собственно, русский социализм или то, что можно
назвать народными экономическими представлениями, заключался в очень ясных
и узких границах, состоя из учения об общинном и артельном началах, то есть из
учения о владении и пользовании сообща орудиями производства. В этом
скромном, ограниченном виде, данном всей нашей историей, русский социализм
и был поставлен впервые на вид славянофилами, с прибавкой, однако ж, что он
может служить не только образцом экономического устройства для всякой
сельской и ремесленной промышленности, но и примером сочетания
христианской идеи с потребностями внешнего, материального существования
[228]. На эту-то прибавку именно западники наши и не согласились: они
отвергали ее самым положительным образом, признавая, что русская община
спасает интересы народа в настоящую минуту и дает ему средство бороться с
несчастными обстоятельствами, его окружающими, но за общинным владением
они не признавали никакого всесветного экономического принципа, который мог
бы быть годен для всякого хозяйства. Временное значение артели и общины
западники подтверждали примером точно таких же установлений, являвшихся у
всех первобытных народов, и думали, что с развитием свободы и благосостояния
русский народ и сам покинет эту форму труда и общежития. Убеждения эти
принадлежали и современной им политико-экономической науке, которая вместе
с ними признавала общин-ный порядок производства ценностей и равномерного
распределения земли и орудий труда не более как мероприятием против голода со
стороны нищенствующего, младенчествующего народного быта и не позволяла
питать никаких надежд на приобретение им в будущем какого-либо
политического или экономического значения. В таком виде представлялся
западникам «русский социализм». Совсем в другой форме явился перед ними
новый «европейский социализм». Начать с того, что он открывал блестящие
193
перспективы во все стороны и развертывал перед глазами лучезарную,
фантастически освещенную даль, которой и границ не было видно. Как уже было
сказано, европейские социальные теории изучались тогда очень прилежно, но из
самых теорий этих получались только более или менее хорошо связанные и
размещенные коллекции неожиданных, изумляющих и подавляющих афоризмов.
Европейский социализм того времени не стоял еще на практической и научной
почве, а только разработывал покамест нечто вроде «видений» из будущего строя
общественной жизни, которую он сам рисовал по своему произволу.
Существенной частию его содержания была ожесточенная критика всех
экономических уставов и действующих религиозных верований и убеждений, которая служила ему способом очистить самому себе место в умах: она и давала
ему сильно намеченный, боевой характер. И в каких энергических словах
выразился этот характер! Уже не говоря о пресловутом восклицании Прудона —
la propriete c'est Ie vol* [собственность — это кража (франц.)],— о не менее
знаменитом изречении портного Вейтлинга: «Нам предоставлен только один вид
свободного труда — грабеж»,— сколько было еще других, тоже ослепляющих и
оглушающих тезисов тогдашнего молодого социализма, над которыми
приходилось работать его неофитам [229]. «Торговля и сословие купцов, ею
созданное, не что иное, как паразиты в экономической жизни народов»;
«результаты коллективного труда рабочих достаются даром патрону, который
всегда оплачивает только единичный труд»; «правильная ассоциация
распределяет работу по силам каждого, а вознаграждение по нуждам его»;
«способности рабочего не дают ему права на большую долю вознаграждения, будучи сами даром случая»; «искусство и талант суть уродливости нравственного
мира, схожие с уродливостями физическими, и никакой оценки и оплаты не
заслуживают»; «рабочий имеет такое же право на произведенную им ценность, как и заказчик ее»; «цивилизация Европы есть прямое порождение праздных ее
сословий» — и так далее и так далее. Я привел здесь только тезисы и положения
нового социализма, какие попали под перо, но их было множество, и все они
раздражали воображение гораздо более, чем целые системы этого же
направления, вроде систем Сен-Симона или Фурье, так как у первого
иерархический характер учения, а у второго искусственная гармония