Литературные воспоминания

Белинского последнего периода о славянофилах в его письмах, в статьях, например, о «Московском сборнике» и наконец в его «Письме к Гоголю»

убеждают как раз в обратном. И Анненкову ничего не остается делать, кроме как, не приводя доказательств, ссылаться на авторитет, дескать, «и Герцен это

понимал».

А нужен этот тезис Анненкову затем, чтобы подкрепить его задушевную

мысль, положенную в основу «Замечательного десятилетия»: отталкиваясь от

различных начал, «люди сороковых годов» — он относит к ним западников и

славянофилов — долгое время шли разными путями, полемизировали и

сражались, а затем в деле реформ шестидесятых годов — и крестьянской и

судебной, они слились воедино и исполнили, работая рука об руку, свое

историческое призвание.

Нечего и говорить, что «концепция» эта надуманная. Но утопия

переплелась здесь с реальным смыслом. Проницательный Анненков понимает

условность, преходящий характер идейных разноречий между западниками и

славянофилами. Это разноречия внутри одной и той же социальной среды —

дворянской интеллигенции. И они сразу же отступают на второй план, как только

возникает противоречие между демократами и либералами, например между

Белинским и Грановским, Герценом и Кавелиным, наметившееся в те же

сороковые годы.

V

Беглые зарисовки Парижа накануне революции 1848 года, характеристика

международной политической эмиграции тех лет, портрет К. Маркса, очерк о

Герцене за границей—далеко не лучшие страницы <3амечательного

десятилетия». Совершенно очевидно, что все это писалось раздраженным и

тенденциозным пером человека, вполне «благонамеренного» и совершенно

«отрезвевшего» от увлечений молодости.

На склоне лот Анненков пытался придать эпизоду своих взаимоотношений

с К. Марксом политически невинные черты. Но даже и тогда, когда

«Замечательное десятилетие» печаталось, он и хотел и боялся обнародовать эту

часть воспоминаний, ибо и важность предмета, о котором шла речь в его

переписке с К. Марксом, и серьезный тон ее говорили сами за себя.

26

Не было ничего несерьезного или «лихого» и в поведении того казанского

помещика — Григория Толстого, через которого Анненков познакомился с

Марксом. Облик Григория Толстого, благодаря разысканиям К. И. Чуковского, сейчас выяснен, и есть все основания утверждать, что Анненков написал о нем в

воспоминаниях прямую неправду.

Богатый помещик, либерал, человек отзывчивый, любознательный и

увлекающийся, Григорий Толстой, будучи за границей, завязал широкие

знакомства в среде международной революционной эмиграции, по-приятельски

сошелся с К. Марксом и Ф. Энгельсом. В марте 1844 года Григорий Толстой

вместе с М. Бакуниным и В. Боткиным участвовал с русской стороны в

совещании деятелей революционно-демократического движения. В письмах

самого Анненкова к Марксу от 1846—1847 годов не раз упоминается имя

Григория Толстого, причем с неизменно серьезными и положительными

отзывами о нем. А в письме от 8 мая 1846 года Анненков сообщал Марксу: «Я

только что получил известие, что Толстой принял решение продать все имения, которые ему принадлежат в России. Не трудно догадаться, с какой целью». Как

видим, в сороковых годах и облик Г. Толстого, и его связи с Марксом, и даже

самые головокружительные его планы — ничто не вызывало со стороны

Анненкова даже и тени иронии.

В бумагах Маркса было найдено и то рекомендательное письмо к нему,

написанное по-французски, которое Г. Толстой дал Анненкову где-то по дороге в

Париж. Его содержание таково:

«Мой дорогой друг.

Я рекомендую Вам г-на Анненкова. Это — человек, который должен

понравиться Вам во всех отношениях. Его достаточно увидеть, чтобы полюбить.

Он Вам сообщит новости обо мне. Я не имею теперь возможности

высказать Вам все, что я хотел бы, так как через несколько минут я уезжаю в

Петербург.

Будьте уверены, что дружба, которую я питаю к Вам, вполне искрения.

Прощайте, не забывайте Вашего истинного друга Толстого».

Как видим, и в письме Толстого к Марксу нет ничего такого, что могло бы

тогда настроить Анненкова на легкомысленный лад. Все это он обрел

значительно позднее, когда твердо вступил на стезю «умеренности и

аккуратности».

Анненков не случайно умалчивает о своих письмах к Марксу. Из писем же

Маркса к нему он приводит тоже лишь одно, наиболее «нейтральное» в силу его

теоретического содержания, и «забывает» о письме Маркса из Лондона от 9

декабря 1847 года, свидетельствующем о довольно близких и доверительных

отношениях между ними.

В одном из писем от начала апреля 1846 года Маркс рекомендовал

Анненкова Генриху Гейне как «очень любезного и образованного русского».

Показательно и то, что, будучи выслан в 1847 году из Парижа в Брюссель и

встречаясь там с Марксом, М. Бакунин считал необходимым писать о

деятельности Маркса не кому-нибудь, а именно Анненкову.

27

Из письма Белинского к Боткину от 26 декабря 1847 года знаем мы и о том, что в спорах в Париже по поводу «Писем из Avenue Marigny» Герцена Анненков

судил о буржуазии прямо-таки «по Марксу», отделяя радикально настроенную

мелкую буржуазию от крупной, и солидаризировался в этом отношении с Н.

Сазоновым против М. Бакунина.