Литературные воспоминания

его сперва у Боргет, затем через Ponte Mollo—мост, построенный еще Августом.

Какое-то подобие массивного темного колпака, висевшего на небе, указало нам

место, где находился Петр, но мы держались левее и через ворота del Popolo 42

въехали в Рим, на великолепную площадь, украшенную обелиском, имея перед

собою три улицы, начинавшиеся церквами, а налево от себя гору Пинчио с ее

чудными виллами, в которых еще не так давно, в XVI столетии, жители Рима

видели прохаживающуюся тень Нерона, где-то тут погребенного. Мы приехали в

среду на страстной неделе, 28 апреля 1841 года, после однонедельного

счастливейшего и в полном смысле насладительного вояжа.

Старомодная карета наша была, однако же, замечена всеми носильщиками, факинами и cicerone, которые вьются около трактиров в Италии, как досадные и

часто невыносимые насекомые. В трактире Hotel de Russie, на самой площади del Popolo, куда я тотчас бросился, не было ни одного нумера, по милости гостей, прибывших к римским праздникам, особенно английских офицеров, смещенных

на половину жалованья. Они в фантастических, выдуманных ими самими

мундирах наполняли потом церкви и капеллы Рима, радуясь дешевизне его жизни

и свободе носить какие угодно самозванные титулы. Я несколько раз изумлялся

неутолимому, горячечному любопытству этих мирных воинов, соединенному с

оттенком грубой насмешливости и презрения. Не успел, однако ж, я убедиться, что не найду пристанища ни в одном из соседних отелей, как какой-то fachino

[носильщик (итал.).] подхватил мой чемодан и понесся вдоль Корсо. Волей или

неволей я следовал за ним до тех пор, пока он не остановился у одного дома на

Корсо, где подхватил меня уже поджидавший хозяин квартиры и приказал нести

чемодан вверх, в две пустых и чистых комнатки. Тут произошла одна из тех штук, которые так чернят Италию в глазах людей, привыкших судить о всей стране по

первому мошеннику, какой им попадется на дороге. Хозяин потребовал 150

франков платы за квартиру в продолжение одной святой недели, и я думал

выказать удивительные познания местных цен, предложив ту же сумму за весь

месяц. Это было ровно в шесть раз более того, что следовало, — и едва торг

состоялся, как хозяин, полагая, вероятно, возможность существования vendeifbi (родовой мести {итал.) и в моей славянской крови, явился ко мне с контрактом, обязывавшим меня не портить ни диванов, ни стульев, ни столов, ни стен, ни рам, ни полов и проч. Подписав это обязательство, я переоделся и тотчас же вышел на

улицу, расспрашивая у всех, куда пройти к русскому посольству, где намеревался

взять адрес Н. В. Гоголя. Между тем облачное небо, сопровождавшее нас во все

время путешествия, разрешилось проливным дождем, загнавшим всех в дома и

кофейни. Промокши до костей, с трудом отыскал я дом посольства, взял адрес у

швейцара и еще с большим трудом возвратился домой, потому что ошибся улицей

и плутал до тех пор, пока не наткнулся на извозчичью коляску, имевшую

твердость не убежать восвояси от дождя.

На другой день, прежде визита к Гоголю, я отправился в собор Петра.

Говорили некогда, что все дороги ведут к Риму; можно сказать, что все дороги в

Риме ведут или к Капитолию, или к Петру. Легко узнал я направление, перешел

Тибр помосту, украшенному вычурными статуями, поглядел на колоссальную

гробницу Адриана (крепость св. Ангела), похожую на громадную пивную стопу, и

по прямой линии достиг великолепной колоннады, пропилеи Петра, а затем

вступил и в святилище, которое так долго грезилось моему воображению, но

воображение ничего подобного и нарисовать не могло. Несмотря на несчастные

43

украшения пилястров, принадлежащие к упадку вкуса, линии собора и сочетания

их ясно обозначались и с первого шага как будто отнимали возможность измерить

их глазом —так огромны были своды над головой, так страшно тяжело упирались

в землю пиластры и росли кверху, к дугам потолка, которых принимали на себя.

Многим знакомо двойное чувство, испытанное путешественниками при входе в

этот храм — чувство бедности отдельного лица в виду колоссальной, вековой

постройки и чувство гордости за мысль и силу человека. Особенно это двойное, смешанное чувство нисходит на вас, когда, следуя по главному проходу (nef), уже

поражающему широтой своего дугообразного потолка, вы идете прямо на массу

света, которая бьет впереди, вступаете под самый купол и на одно мгновение

совершенно теряетесь в этом неизмеримом пространстве, охваченном каменным

Пантеоном. Размеры так страшны, что почти уничтожается понятие о них и

нужно какое-либо сравнение для ясного их представления. Колоссальный

балдахин Бернини в середине, над гробницей апостола, кажется беседкой, и вы с

напряженным усилием соображаете меру его вышины, указываемую

обыкновенно дорожниками. Долго бродил я по боковым отделам храма, изучая

его памятники, большею частию ухищренной, затейливой манеры XVII столетия, останавливаясь перед колоссальными мозаическими картинами его и осторожно

обходя исповеднические ложи, пред которыми стояли толпы народа,

исполняющего в эти торжественные дни духовные свои обязанности. Особенно