Литературные воспоминания

терплю много уже чрез одни проволочки, давно лишенный всяких необходимых

(средств существования). Словом, пусть он объяснит им это. Неужели) они будут

так бесчувственны... Здоровье мое идет пополам,— иногда лучше, иногда хуже.

Но я устал крепко всеми силами и, что всего хуже,— не могу совсем работать.

Чувствую, что мне нужно быть подальше от всего житейского дрязгу, он меня

томит» [061]. Конечно, материальная сторона предприятия не могла быть лишена

всей своей важности в глазах человека, жившего одними своими литературными

84

трудами, но намерение держаться одной этой стороны, как лучшей пособницы в

настоящем деле, доказывает уже само по себе сильное познание эпохи и немалую

практическую зоркость.

И не одни влиятельные лица того времени вызывали у Гоголя уменье

приноровляться к понятиям и взгляду общества, но и на самых друзьях своих он

еще испытывал способность говорить языком их помыслов и наклонностей. Зная

постоянное желание бывшего издателя «Современника» (Плетнева) украсить свой

журнал его именем, Гоголь пишет к старому своему другу и покровителю письмо

из Москвы - от 6 февраля 1842. На этот раз Гоголь вдруг отказывается от

печатания «Мертвых душ», просит возвратить ему рукопись, под предлогом

необходимых исправлений, и только требует откровенного мнения друзей насчет

достоинства и недостатков романа. Письмо это, если бы получено было

своевременно в Петербурге, конечно поразило бы всех почитателей его таланта, да, вероятно, и рассчитано было на произведение этого эффекта, способного

удвоить их ходатайства по общему делу. Не довольствуясь этим, Гоголь, как бы

ненароком, бросает еще в конце письма следующие слова:

«Р. S. Будет ли в «Современнике» место для статьи около семи печатных

листов, и согласитесь ли вы замедлить выход этой книжки, выдать ее не в начале, а конце апреля, то есть к празднику. Если так, то я вам пришлю в первых числах

апреля. Уведомьте» [062]. Надо сказать, что единственная статья, которой он мог

располагать, была именно «Рим», в чем удостоверяет нас сам автор, писавший к

Прокоповичу 13 марта; «В «Москвитянине» не повесть моя, а небольшой

отрывок... Это единственная вещь, которая у меня была годная для журнала».

Пообещав ее «Современнику», Гоголь отдал статью в «Москвитянин», по

причинам, которые опять сам же излагает: «Погодину я должен был дать что-

нибудь, потому что он много сделал для меня. Плетневу я тоже должен, хотя до

сих пор еще не выполнил» [063]. Статья «Рим» появилась в третьем №

«Москвитянина», 1842, а вслед за тем, 17 марта Гоголь высылает издателю

«Современника» старую, хотя и вновь переделанную повесть «Портрет», которая

вряд ли могла заменить для журнала подарок, сделанный «Москвитянину», а в

извинение пишет, что как ни силился составить для «Современника» «статью во

многих отношениях современную», но, написав три «беспутных страницы», истребил ее совсем. Можно смело предполагать, что даже к этим трем

«беспутным страницам» он никогда не приступал. Вдобавок Гоголь старается еще

убедить редакцию, что старая повесть более идет такому журналу, как

«Современник», который должен быть весь обращен к прошлому и почти не

иметь другой цели, кроме воспоминания Пушкина и собрания друзей вокруг его

могилы («Записки о жизни Гоголя», т. I, стр 295) [064]. Во всей этой, впрочем, весьма обыкновенной журнальной истории важно для исследователя только одно

обстоятельство, именно следующее: письмо, где Гоголь отказывается от

печатания «Мертвых душ» и обещает статью, было им придержано и отослано

уже спустя две недели после написания (17 февраля). Гоголь, видимо, причислял

письмо к последним крайним мерам своим и ожидал еще известий. Когда более

благоприятные известия достигли до Москвы, письмо потеряло свою

самостоятельность и пошло в виде дополнения к другому, спокойному и уже

85

частью веселому сообщению (см. «Зап. о Гоголе», т. I, стр. 291). Роль, на которую

оно предназначалось, была снята с него, характер последнего, решительного

удара потерян: оно оставалось только свидетелем протекших волнений писателя, которые должны еще были возбуждать участие и сострадание его друзей!

Мы упомянули раз имя Белинского. Ввиду влияния, которое имел этот

замечательный деятель своего времена на значительный класс читателей, Гоголь

не мог оставив его без внимания и с первого же знакомства получил от него

услугу, немаловажную по своим последствиям. Обычный, формальный ход

рукописи «Мертвых душ», как мы уже сказали, встретил в Москве какого-то рода

затруднения Гоголь еще не знал, на что решиться, когда, пользуясь случайным

пребыванием Белинского в Москве, он назначил ему в доме одного общего

знакомого свидание, но, как сле-довало ожидать, под условием величайшего

секрета. Пренебречь ропотом друзей, завязав откровенные сношения с критиком, он не мог даже по убеждениям своим. Мы знаем положительно, что Гоголь, вместе с другими членами обыкновенного своего круга, был настроен не совсем

доброжелательно к Белинскому, и особенно потому, что критик стоял за суровую, отвлеченную, идеальную истину и при случае мало дорожил истиной