Литературные воспоминания

Работа писалась Анненковым в разгар споров между эстетской (Дружинин, Боткин, Анненков) и революционно-демократической критикой (Чернышевский, Некрасов) о судьбах «пушкинского» и «гоголевского» направлений. Когда

Дружинин называл эту тему, он, очевидно, рассчитывал получить от Анненкова

мемуар в духе эстетской точки зрения. Дружинин имел основание надеяться

именно на это, так как в своих критических статьях тех лет Анненков, например, 17

писал, что влияние Гоголя, следование его критическому пафосу привели

литературу к «односторонности» и «загрубению».

Однако Анненков-мемуарист оказался проницательнее Анненкова-критика, и из-под его пера вылились воспоминания, подтвердившие еще раз, сколь

плодотворной и актуальной была и в пятидесятых годах литературная традиция

Гоголя и Белинского. Не случайно Н. Г, Чернышевский так тепло отозвался о

работе Анненкова.

Воспоминания о Гоголе своим полемическим острием обращены, главным

образом, против реакционных славянофильских концепций духовного развития

писателя, в частности против издания П. А. Кулиша, на которое Анненков

неоднократно ссылается. В письме же к Дружинину он так отозвался об этом

издании: «Сия последняя книга, нет сомненья, крайне любопытна и вполне будет

полезна, если кто-либо возьмется написать на нее еще книгу».

Вопреки мнению славянофилов и даже самого писателя в «Авторской

исповеди», будто он и прежде был так же настроен, как и в период издания

«Выбранных мест из переписки с друзьями», Анненков дает духовный облик

Гоголя в движении. Он убедительно показывает, что «в первую пору своего

развития», в период «Миргорода» и «Ревизора», когда Анненков особенно близко

знал писателя, «Гоголь был совсем свободным человеком», чрезвычайно далеким

по своей насквозь «земной» и здоровой натуре от учения церкви, от аскетизма в

жизни, от мертвящего образа мыслей.

Иным нашел Анненков Гоголя в Риме летом 1841 года. Он развертывает в

очерке одну за другой картины роскошной итальянской природы, панораму Рима, передает впечатление от самой атмосферы и медлительного течения жизни в то

время в «вечном» городе и на этом фоне воспроизводит колоритный образ

Гоголя-страдальца, терзаемого сомнениями гениального художника, чуткого, человечного, но бесконечно одинокого со своими нелегкими и неотступными

думами о судьбах России, о своем гордом призвании пророка и наставника.

Анненков превосходно воссоздал аскетический по своему характеру образ

жизни Гоголя в Риме, показал его внутреннюю борьбу, прямо-таки скульптурно

обрисовал сцены переписки первого тома «Мертвых душ» под диктовку Гоголя

— в этих сценах писатель действительно встает перед нами как живой,— а затем, основываясь на эпистолярных и мемуарных материалах, уже как критик и

исследователь, завершил повествование о великом страдальце, идущем к

неминуемой душевной катастрофе.

Воспоминания о встречах с Гоголем в Риме принадлежат к лучшим

страницам Анненкова и по мастерству изображения — по умению автора

проникнуть в то, что Горький называл «психологией факта», и на этой основе

дать вдумчивый и разносторонний абрис характера, смело касаясь не только

великих черт, но и малых человеческих слабостей, свойственных Гоголю, как и

всем людям. А кроме того, воспоминания эти превосходно написаны — ясно, задушевно и образно.

В дальнейшем Анненков не раз касался в воспоминаниях и письмах

духовной драмы Гоголя. В «Замечательном десятилетии» он непрерывно

обращается в связи с характеристикой Белинского к произведениям Гоголя, 18

рассказывает о его нравственном надломе, о своих встречах и беседах с ним в

Париже и Бамберге, цитирует переписку, усилившуюся с выходом «Выбранных

мест из переписки с друзьями» и зальцбруннским письмом Белинского. Анненков

хорошо понимает, что эволюция Гоголя вправо, завершившаяся его духовным

крахом, чрезвычайно важный момент в идейной жизни сороковых годов,

требующий глубокого осмысления. Сам он в своих раздумьях пытается объяснить

эту драму ссылками то на «переходное время», то на утрату Гоголем за границей

«смысла современности», то на «разладицу между талантом и умственным

настроением», которая и свела писателя в могилу.

Все это безусловно имело место. Но беда подобных объяснений в том, что

они абстрактны и потому сами нуждаются в объяснениях, исходящих из

общественно-политических условий русской жизни того времени. Иначе

духовная драма Гоголя будет выглядеть только его личной, а не социальной

драмой, несомненно связанной в конечном счете с тяжелой судьбой крепостного

народа,

IV

«Замечательное десятилетие» — наиболее ценная и значительная из

мемуарных работ Анненкова. Это поистине летопись духовной жизни эпохи по

охвату фактов, событий и лиц, по освещению множества проблем и вопросов, занимавших литературные «партии» сороковых годов. Но вместе с тем это на

редкость сложный, противоречивый, а подчас и откровенно тенденциозный

литературный памятник, в котором диковинно переплелись историческая истина

и социальный предрассудок, зоркость автора в видении важных фактов эпохи и

его половинчатость, его лавирование при их освещении.