Литературные зеркала

А Булгаков запрещает своим персонажам прохаживаться по древности на манер современного экскурсанта. Сверяя с Кейрошем некоторые реалии, Булгаков переиначивает их художественную трактовку. Характерный пример детали одеяний, описываемые Кейрошем так:

"Пилат, подперев подбородок... молча, сонно смотрел на свои красные сапоги в золотых звездочках". И дальше: "Белый, как его тога..." У Булгакова эти краски слагают великолепную живопись романа в романе: "В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана в крытую колоннаду между двумя крыльями дворца Ирода Великого вышел прокуратор Иудеи Понтий Пилат".

Продолжение - но и художественная полемика. Такова формула взаимоотношений между булгаковским романом и "Реликвией". Зеркало, восстающее против того, что в нем отражено... Аналогичным образом складываются отношения между Кейрошем и Флобером. Получается как бы арифметическая пропорция: Кейрош относится к Флоберу, как Булгаков к Кейрошу.

Любопытный материал для наблюдений на сей счет предоставляет другой роман Кейроша - "Переписка Фрадике Мендеса". Фрадике Мендес, подобно Мастеру,- творческая личность, писатель. Подобно Мастеру, Фрадике Мендес историк. И, как позже у Булгакова, "большое" произведение, роман Кейроша, включает "малое" - эпистолярные опыты героя47.

Фрадике Мендес скептически относится к форме "археологического" романа, о котором судит следующим образом: "Что скажете вы... если неожиданно получите... том, начинающийся словами "Это было в Вавилоне, в месяц Сивану, после сбора бальзама..."? Я уже сейчас предвижу, что вы воскликнете: "О небо! Сейчас начнется описание храма Семи Сфер, со всеми его террасами! И описание голубской битвы, со всеми доспехами воинов! И описание пира у Сеннахерида, со всеми подававшимися там яствами! Автор не пропустит ни одной вышивки на тунике, ни одного рельефа на сосудах!.."

Комментатор Кейроша в связи с данным пассажем (и в связи с аналогичной фразой: "Это было в Каире, в садах Шубре, когда кончался пост рамадана") сообщает: Эса де Кейрош пародирует классический зачин "археологического" повествования, введенного в литературный обиход Г. Флобером. Роман Флобера "Саламбо" начинается словами: "Это было в Мегаре, предместье Карфагена, в садах у Гамилькара"48.

Теперь вновь вспомним слова: "ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана..." Булгаков то ли продолжает, то ли пародирует Кейроша ("день, который займется...- это пятнадцатое число месяца нисана"), который не то пародирует, не то продолжает Флобера. А Фрадике пародирует всех троих: Флобера, Кейроша и Булгакова - последнего, конечно, в порядке пророчества.

Снять конфликтность этой литературно-дипломатической ситуации помогает Веласкес... Цитированные страницы трех великих романистов ведут зеркальную перекличку, которая является не пародией, не травестией, не полемикой, а особой формой ассоциаций в масштабах мировой литературы.

МИСТИЧЕСКИЕ ВСТРЕЧИ

Перейдем к зеркалам внутри произведения. Вот что пишет Е. Сидоров в предисловии к булгаковскому "Избранному": "Два романа - Мастера и о Мастере - зеркально повернуты друг к другу, и игра отражений и параллелей рождает художественное целое, сопрягая легенду и быт в историческую жизнь человека"49. Композиция романа истолкована как взаимодействие "зеркал".

Если под объектом понимать жизненный факт, то от него, что называется, из одной точки, в роман зачастую уходят две линии, завершающиеся двумя персонажами. Это, скажем, Мастер и Иешуа, хотя, по первому впечатлению, у них два несхожих и даже - с исторической точки зрения - несопоставимых прототипа. Вспомним, однако: Иешуа и Мастер вобрали в себя много булгаковского, автобиографического. Создаваемый Мастером "малый" роман зеркало, включенное в состав "большого" романа, большого зеркала, а отражают оба все ту же мятущуюся булгаковскую душу, все ту же искательскую неустроенную жизнь.

Образы романа перекликаются друг с другом. Зеркальная симметрия, словно цепями, сковывает попарно Понтия Пилата и Воланда, Иуду и Могарыча, Берлиоза и Кайфу, Ивана Бездомного и Левия Матвея.

Предательство Иуды и Могарыча имеет общий знаменатель - жадность. У Ивана Бездомного и Левия Матвея одинаковая сюжетная функция: это созерцатели, "воспринимающее око". Берлиоз и Кайфа - демагоги. Пилат и Воланд - всесилие, подчас ограниченное жизненными условиями и условностями до бессилия. Зеркально сопряжены плоскости Ивана Бездомного - и Мастера. Да мало ли в романе других эпизодов, перемигивающихся смыслами и красками, бликами и намеками, солнечными зайчиками и лунным лучом!