Литературный агент

— Подите к черту со своей неделикатностью! Но прежде объясните, что это за страсть к моей семье!

Я обязан наказать себя.

— Наверное, я донес из зависти. И из ревности.

— Меня не волнуют ваши рефлексии под маской юродства, — отмахнулся он брезгливо. — Но я вам благодарен. Кто здесь торчит день и ночь?.. — Он входил в гнев, как в свою старую законную обитель. — Страстов! — словно со свистом пролетела стрела. — Только не говорите, что Маня согласилась… — Он вдруг набросился на телефон — и тот, конечно, мигом отозвался. — Тимур, ты?.. Да, Федор. Если ты посмеешь хотя бы прикоснуться к моей дочери, я тебя убью. Предупреждаю серьезно. — Трубка упала с грохотом. — Вот, значит, кто посмел растлить мою семью, — необычный этот человек уже размышлял вслух бестрепетно, как философ, усмехнулся. — Помню, в одной телепередаче — он их ведет со всех концов света — Тимур кокетничал: его назвали в честь древнего мужественного воина, проведшего жизнь в походах… вот откуда исток моей страсти к «горячим точкам»… Пусть старого развратника горячат юные шлюшки, но не моя дочь.

— Вам не нравится возраст жениха?

— Почти мой ровесник. Но не это главное.

— А что?

— Он никогда не был женат.

— Явление не столь уж редкое в творческой, так сказать, элите, на это могут быть разные причины. Вон и Покровский, кажется, до сих пор холостяк.

— Платон — прислужник прекрасной дамы по имени Изящная Словесность, она ревнива, знаю по себе. А Страстов, согласно имени, сладострастный старик.

— Он не всегда был, как вы выражаетесь, стариком.

— У меня такое гадкое ощущение, что всегда. — Старцев посмотрел на меня внимательно. — Кого вы ревнуете?

Я осмелился сказать правду:

— Вашу Маню.

— Вы ж встречались с Юлой!

— Ну так убейте меня за это.

— Оставьте. Маня жертвует собой ради меня. Это неправильно, — он помолчал, потом заявил внезапно: — Прощайте.

Мои сомнения

Адмирал, озаренный зеленой лампой, действительно походил на вельможного воина и взирал на меня с величавой суровостью, как на штрафника. Полунощная прохлада текла из распахнутого балконного проема, дикое перевозбуждение не давало даже вздремнуть на жесткой кожаной кушетке — аскетическом ложе вдовца.

Набросив дедов халат, я вышел на балкон; два окна светились нежным кружевом напротив; за одним — девушка, которой я внушаю безотчетный ужас; за другим — женщина, утратившая сына, но не утратившая хладнокровия.

Ее друг устроил кровавую бойню в таинственной избушке, придя в бешенство от ревности. По словам Тихомировой, Юлий единственный знал о любовном убежище в лесу и, получается, работал на два фронта; как интеллектуал, он предпочитает женщин-писательниц.

Это должен подтвердить оператор сети: «литературный агент» звонил по мобильнику («В ЦДЛ… Нет, не одна… Да, с мужчиной!»). Потом появлялся в Дубовом зале, иногда для камуфляжа не один. Мне вспомнилась та блестящая пьяная компания из других дорогих сфер — Высокой моды или эстрады… клоунады — так вызывающе раскрашены были полуголые девочки, так ржали они до упаду, колыхая (возмущая) духов соцреализма из минувших очень серьезных «этапов большого пути». Одна из девиц мне определенно знакома, может быть, какая-то знаменитость из поп-арта (этот круг я называл «что нового в мире животных»), может быть, донской казак ее признал и вспомнит… Ну и что? Даже если допустить, что литературный жеребец (его выражение о Рафаэле) работал на три фронта — что это дает в плане мотива?.. Какое мне дело до убийцы, возмущался я, дядя Степа разберется! Но мысли, как разгоряченные гончие псы, мчались по кругу с препятствиями… Вот тривиальная схема: Тихомирова заведовала его карьерой и средствами, ночная птичка (цвет ночи — черные волосы, черное кружево, смуглая кожа) удовлетворяла чувственность, а Юлия… действительно, какова роль Юлии? Как сказал отец: «Ублюдок сознался. Как ни странно — это Юлий Громов». Не странно, если то была любовь: абсурдист обнимал блестящую девочку, целовал ее обнаженные плечи, но банальный ход — вызвать у Юлы ревность — не сработал и он поехал за нами на своем БМВ…

Не путай. Не тогда, не в среду. Он нас выследил в четверг, легко догадаться — Белорусское направление, Юла выдала чужой тайник, укромные сады Эроса… Словом, он догадался и рванул, обгоняя «копейку», на мощном моторе в Чистый Ключ. Нет, не так! У них с ней была там условлена встреча, к которой он подготовился — свеча, вино, распахнутая дверь, — и, услышав наши голоса, спрятался где-то в кустах напротив окна. Которое она мне не позволила занавесить, то есть спровоцировала убийцу. Она его ждала: не закрыла погреб (ловушка? жестокая шутка?) и откинула дверной крючок, иначе Громов по-тихому не вошел бы. «Так разберитесь в своих чувствах, потому что сегодня нас ждут кое-какие испытания». Кое-какие — бедная Юла не подозревала, какого монстра возбуждает! И мы разом выпили французское вино, темнокрасное, цвета запекшейся… может быть, именно эта картинка и заставила его пролить кровь; выражаясь «концептуально», в его манере — войти в «Красный квадрат» Малевича — в тайну крови и безумия.