Сколько я не предлагал вариантов литературного кружка, все оказались нежизнеспособны. Предшествующий вариант, принятый нами, сменился новым, с более свободным регламентом и порядком, который в свою очередь сменился еще третьим вариантом. Но и то нас не заинтересовал. Вернее все варианты были предложены мной. Но не находили безоговорочной поддержки ни у Веньки, ни у Кольки, ни у Высы. А остальным, ни Сашке, ни Басе я даже не предлагал. Они ведь не увлекаются ни песнями, ни стихами, ни литературой.
В чем ошибка моя. Почему мои проекты литературного кружка не привлекают моих друзей? Где моя ошибка? Похоже вообще от этой идеи мне надо отказаться. И может прекратить поиски форм организации литературного кружка. Я уже все перебрал.
Попробуем еще раз разобраться.
Кружок был? Нет. Мог быть? Нет. А объясняется все просто. Идеи мои не понятны пацанам. Они не зачитываются книгами. Они не читали ни Бальзака, ни Стендаля, ни Жан Жака Руссо. А значит не заражены их идеями. Вот и не понимают моих инициатив. Хотя Венька песни под Высоцкого и стихи под Маяковского здорово пишет. Я даже тетрадь с его стихами и песнями носил к себе в техникум, показывал Зверевой, нашей классной. Так она похвалила. Вроде ей понравилось даже. Так что неудачи с литературным кружком объясняются просто. У меня такой характер, что я высокомерен, не прост, и подросток еще, даже не юноша. Многие из моих друзей старше меня. А я ими хочу командовать. А имею ли я на это право? Подросток высокомерный, самоуверенный, свысока смотрящий на окружающих меня людей. И они наверно это чувствуют. И ко мне относятся также.
Ну предположим, я хочу стать как Горький, описывать жизнь. А почему они, мои друзья, этого же должны хотеть? Да они даже "Клима Самгина" не читали. Может из-за моего высокомерия есть у них взаимная неприязнь, значит нет дружбы. Или это реакция на насильно вталкиваемым тебе чужим для души идеям. Пусть родственным и близким. Но если насильно тебе навязывают что – то даже хорошее. Все. Пиши пропало. Инстинктивно сопротивляется. А при случае и выбрасывается из души эта идея. И все не потому, что плохая, а потому «не моя». Вот так: нет дружбы, нет кружка. Потрещали впустую, понаслаждались пустым треском, помечтали и без сожаления забыли.
И теперь я не пойму, что первично или «Нет дружбы, значит нет кружка» или «нет кружка, нет дружбы»?
Что делать?
А ответ, Славик, может быть простой.
Не надо переделывать своих друзей, воспитывать их, заставлять их заниматься самосовершенствованием, прививать им любовь к французской литературе. У парней своя жизнь. Они уже рабочие. У них норма. У них другие интересы. Завод, коллектив, новые друзья, зарплата, деньги, самостоятельность от мамы у Веньки, от родителей – у Кольки, от бабушки – у Высы.
Хватить воспитывать других. Собой займись.
Видимо в клубе стало жарко.
Кто-то открыл крайнее окно.
И на улицу прямо в душу Славику понеслась любимая всеми^
– "Шисгарес, имя смерти Шисгарес, "
Славик и сам не заметил, как продолжил свой то ли шейк, то ли твист, то ли полуспортивный рок-н-рол.
Его фигура гнулась и металась, размахивая руками, бросая длинную тень на стену соседнего дома.
Гремела музыка, и в такт ей одна в ночи рокенролила в тоскливой безнадёге Славкина тень, настырно, настойчиво, упрямо, как бы не желая расставаться с детством и в то же время как бы прощаясь с ним навсегда.
"Шисгарес, имя смерти Шисгарес»! – неслось из открытого окна заводского клуба.