Читаем Литературный сарай полностью

– Я даже писать начал. Завел дневник. Но у меня не литература получается, а отходы мыслей. Я это вижу, ощущаю, знаю, но не могу не писать. Иначе как проявить себя? Как обозначить? Как расти? Дневник стал моим единственным друг и подругой, которым я осмелился доверять свои чувства, мысли, ощущения. Я писал туда не только о своих чувствах к Наташке, к ее театру, к балету, я писал туда все? И белые мысли, и черные. И находки, и сомнения. Тут, в дневнике, оказывались вдруг мои переживания, о которых я и подозревал, тут отражалась вся боль моего одиночества.

Но со временем тяга к дневнику прошла, и дневник не стал моей частью, частью моего я. Написание требует уединения и времени. А настоящей моей страстью стала страсть раздумий, поиска, размышлений, страсть вечного познания себя, людей, мира. И однажды я вдруг принял решение, отказаться от книг, вообще не читать книг. Не читать, чтобы сохранить свою самобытность, себя. Боюсь попасть под чье – то влияние. За 10 месяцев не прочитал ни одной книги. Но и это ничего, кроме еще большей опустошенности и разочарования в себе не дало. Вот я думаю, йога и даст мне спокойствие и мудрость, и тайное знание.

– Да, – качает головой покрывало, – ты прав. Йога даст тебе спокойствие, и мудрость, и тайное знание.

– А мои чакры никак не могут раскрыться из-за преследующей меня кармы, – начал жаловаться Серега.

Учительница, гуру, белое воздушное покрывало, и красное ласковое пятнышко на безоблачном лбу одобрительно закивали.

– Моя чакра не может понять, – продолжал Серега, – как так можно любить человека и одновременно издеваться над ним. Вот у меня отчим солидный основательный дядька, коммунист, начальник какой-то в строительстве. Он влюблён в мою, я вижу, что это правда, два года назад они поженились. И мама любит его. Это тоже вижу. А счастья у них нет. Как выпьют, так скандал. Отчим гордится тем, что он фронтовик. Но служил где-то в тылу. Он грубый и прямолинейный. Занудливый. Может, когда выпьет говорить часами, всю ночь до утра, перебирая все на свете. Неуживчивый. Перессорился со всей своей родней. Тяжелый характер. И в моей голове никак не вмещается такая жизнь, ругань, склоки, пьянки и любовь. Может мне йога поможет понять, как это можно издеваться над человеком и говорить, что любишь его? А как можно человеку, которого обижают не иметь чувства собственного достоинства и терпеть эти издевательства, соглашаясь с мучителем, не отталкивая его такого наглого, не бросая его такого хамского, не выгоняя его, самовлюбленного эгоиста, из своей жизни и из своей квартиры. Никак не укладывается. Я бы выгнал его сам. Но у них любовь. И мама его любит. Вот я в армию уйду, кто будет с ней рядом? Может тогда у них наладится?

Все это было на первой тренировке, в ходе которой, их, ранее не дурманящихся дымом, так понесло на откровения. Так понесло, что, – решили о им потом несколько дней друг другу в глаза было стыдно смотреть. Чего про себя и про друг друга наговорили.

– Нет, – решили они. -Йога – это для индийцев, йога – это не для нас. Не будем ходить. Да и дорого это очень. Так и на кино от стипендии не останется.

– И правда, – вспоминал потом тревожно Славик, – у меня по ходу мысли путались. И спать потом хотелось.

Обратно шли молча. Эта история с местным пьянчужкой как-то озадачила всех.

– Ну и что из того, что не украл, – рассуждал Димка. – мы ведь хорошее дело сделали. Тете Нине про сапоги сказали. Спасли ее имущество.

– Да, ребята, – решил поделился своими соображениями Славик. – Вот мы все стремимся воспитывать других. ярлыки развешиваем. Дядю Васю вот вором объявили. А вот правильно ли это? Не лучше ли заняться собой? Заняться нам надо самосовершенствованием.

– Я думаю, надо исходить из того, что всем в мире и нами правит нечто, рок и судьба, а мы рабы этих сил. Смотрите – ка, искали кеды, а тете Нине сапоги спасли. Разве это не судьба для тети Нины?

– Случайность это, – пожал плечами Вадик, – у сапог не бывает судьбы.

– А у кед? – съехидничал Вовка, – что ревел – то тогда?

Вообще, о судьбе своей, о будущей взрослой жизни Славик думал часто. И в библиотеке, в читальном зале, после прочитанных романов Бальзака, чувственных повестей Стендаля, освобождающих душу рассуждений Руссо, или совсем уж непонятно заумных философских суждений Вольтера.

И скоро тесно стало ему сначала в стенах читального зала и неровных аллеях книжных шкафов, тесно в корках старых зачитанных и новых, еще пахнущих типографской краской книг.

А поделиться прочитанным не с кем.

Дома? Так когда? Вечером – уже поздно. Утром и днем занятия в техникуме. И с кем дома? У мамы с отчимом и так много забот: большой дом в поселке обувщиков, трое детей, посадки, уборки, картошка, урожай, ягоды, варенье. Бесконечная череда хозяйственных хлопот. Хорошо, что хоть не всегда забирают с собой на выходные.

На учебе? Ну там вообще свои отношения. Уроки, оценки, самодеятельность, да в кино с ребятами иногда вырваться.

С друзьями детства вот надо бы поработать. Здесь все свои. И Венька, и Колька, и Димка, да и Сашка Чешик парень начитанный.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Публицистика / История / Проза / Историческая проза / Биографии и Мемуары
Женский хор
Женский хор

«Какое мне дело до женщин и их несчастий? Я создана для того, чтобы рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Чтобы лечить настоящие болезни, а не держать кого-то за руку» — с такой установкой прибывает в «женское» Отделение 77 интерн Джинн Этвуд. Она была лучшей студенткой на курсе и планировала занять должность хирурга в престижной больнице, но… Для начала ей придется пройти полугодовую стажировку в отделении Франца Кармы.Этот доктор руководствуется принципом «Врач — тот, кого пациент берет за руку», и высокомерие нового интерна его не слишком впечатляет. Они заключают договор: Джинн должна продержаться в «женском» отделении неделю. Неделю она будет следовать за ним как тень, чтобы научиться слушать и уважать своих пациентов. А на восьмой день примет решение — продолжать стажировку или переводиться в другую больницу.

Мартин Винклер

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза