Литературный сарай

Вот создать бы литературный кружок, или клуб. Где вот собраться бы можно, посидеть, поговорить, о книгах прочитанных рассказать, поспорить.

И так Славке эта неожиданно пришедшая в голову идея понравилась, что он даже мечтать стал об этом.

И даже название клуба придумал: «Литературный сарай».

Почему сарай? А где еще собираться можно, квартирки у всех маленькие, коммунальные. Теснота одна.

Письмо Веньки Горлова из Армии, того самого Веньки, с которым они и задумали этот литературный кружок.

«Привет с Урала. Здорово, дружище, Пушкин!

Получил три твоих душераздирающих письма, если их можно назвать письмами. Исповедь или проповедь, или нравоучения или философско-психологические изыскания. Не знаю. Не тратил бы энергию и чернила и бумагу на эти рассуждения о смысле жизни человеческой, о поисках истины, и выборе пути, о терзаниях молодого русского Вертера. Здесь в Армии мне почему -то это и все наши литературные занятия стали неинтересны. Скучны. Написал бы лучше, что у ас там творится без меняя, без вашего Петровича. Мать мне пишет, что тебя что-то все не видно у нас на улице, все где-то пропадаешь, вот и напиши, чем занимаешься, много ли развел стишат в своем стишатнике. Ну и о себе, о себе, дружище-кудряш. Ты извини, что я с тобой немного фамильярен, но это избытка дружеских чувств, писать – то мне почти нечего.

Знаешь, я вот пишу и представляю себе, как ты будешь читать это письмо, представляю твое лицо, привычную улыбку. Дьявольщина, какая! Как я по вам всем соскучился! Посидеть бы сейчас с вами в тесном дружеском кругу., да с бутылкой водяры, поговорить бы по душам, посмеяться бы над анекдотами.

Ты знаешь, я здесь разучился смеяться. Никакой анекдот, какой бы смешной он не был, не смешит меня так, как смешил бы на гражданке, короче, несмеян, хорошо, что не потерял свою улыбку.

Служба, как служба. Солдат спит, а служба идет. Хоть спать иногда приходится с гулькин нос. Но это ничего, ведь служба все равно идет. В роте заменяю и художника, и писаря, принимаю заказы только от своего взвода, а остальных «…отвали на пол-литра»! Через год буду учиться на сержанта, а затем на шофера. А пока стоит повременить по некоторым соображениям.

Ну, кажется, иссяк. Будь здоров. Крепко пожимаю твою руку. Пиши.

Твой друг «Петрович».

Вот это "Дружище, Пушкин" в то время и родилось. И Славка так и не знал обижаться на эту новую кличку, которая с легкой руки Веньки так и прилипла к нему, или нет?

Хотя Славик и был подростком и юношей мечтательным, но это не сказывалось на отношениях с другими. Его мысли и мечты об идеальной жизни и идеальном человеке, хорошей жизни и хорошем человеке и хороших отношениях, подпитывали его надежды в общении с окружающими, придавали уверенность и спокойствие.

И что бы не происходило вокруг, Славик стремился к тому, чтобы ничем от других не отличаться. Быть, как все. Но, конечно, не совпадающие со Славкиными ожиданиями действительность была плохой и грязной. И в душе он никак не принимал ее. И постоянно стремился к ней той, другой. идеальный. И так желаемой.

Однажды, когда они с мамой ехали по железной дороге в Юрью, на него такая тоска нахлынула.

Стучали колеса. Раскачивался старый вагон, общий, как написано в билетах, с деревянными изрезанными ножами с надписями типа "Здесь ехал Вася" деревянными скамейками, с грязными немытыми окнами, и специфическим запахом из незакрытой, болтающейся и стучащей на поворотах дверью туалета.

Обычная вагонная обстановка.

Славик жадно всматривался в пейзажи, проносящиеся мимо, туда, назад, откуда мчится, пыхтя паровоз. Он, горожанин, привыкший к асфальту, серым кирпичным домам, закрытому однообразию улиц, старался впитать в себя всю прелесть проносящегося мимо нежно – зеленого цвета, радость белых и желтых цветов, танцующих на медленно уплывающих вдаль ровных, окаймленных лесом лугах, и спокойствие независимой величавости мудрых старых деревьев.

Славика охватило, и он всеми силами души старался сохранить в себе то неуловимое неподражаемое чувство, которое как крылья, большие и легкие, уносят в высь. И с этой розовой вышины сам себе он казался совсем маленьким и никчемным.

И если помечтать хорошо, то тут же под монотонный стук вагонных колес к тебе в купе заходят не эти с котомками бабушки и лихие подвыпившие деревенские ухажеры, вырвавшиеся на денек в города, а люди, о которых он даже и не мечтал.

Зайди сейчас в твое купе кто-нибудь из великанов мысли Бальзак, Золя, Толстой, Чехов, Горький, и Славка бы даже и не удивился. Он бы чертовски обрадовался. Вот с ними бы поговорил. Вот это были бы попутчики. Они бы точно ему посоветовали, что делать. Как жить, как писать. О чем. И что.

Но, когда казалось, что это светлое солнечное чувство не уйдет и не покинет ни его, ни Славкину душу, оно, как назло, покидало его, оставляя лишь мысли, навеянные такой неожиданно встречей, и такими беседами.

И пейзажи вдруг уже теряли свое великолепие, Становясь вдруг серыми, скучными и однообразными. И он снова возвращался в реальность, в жизнь, в текучку.