Литерный на Голгофу. Последние дни царской семьи

– Давно ты в Омске? – спросил Яковлев, когда Косарев уселся рядом с ним.

– Два года уже. Готовил здесь переворот. Сейчас возглавляю Омский совет.

– Ну, вот видишь, – сказал Яковлев, – никто из нашей школы не затерялся. Революция каждому нашла место.

– А Шая Голощекин считает тебя предателем революции. Так в телеграмме на мое имя и написал, – сказал Косарев.

– Правда, что ли?

– На, читай! – Косарев полез в карман за телеграммой. – Все из-за царя. Чего ты с ним возишься? Шлепнул бы, и дело с концом. Или отдай нам. Мы с ним быстро разберемся.

– А как же революционная законность? – спросил Яковлев.

– Ты серьезно? – удивился Косарев. – О какой законности можно говорить, если всякая революция незаконна? Сейчас надо смотреть, что целесообразно, а что нет. В том, чтобы сохранять жизнь царю, нет никакой целесообразности. Скажешь, что я неправ?

– Дело не в том, прав ты или нет, – ответил Яковлев. – У меня есть распоряжение советского правительства, подписанное Лениным и Свердловым. Я должен доставить бывшего царя и его семью в Москву живыми и невредимыми. Я своей головой дорожу и терять мне ее неохота, даже если кто-то увидит в этом революционную целесообразность.

– Поэтому и стараешься объехать Екатеринбург?

– Поэтому и стараюсь, – кивнул Яковлев.

– Сомневаюсь, что тебе это удастся, – сказал Косарев и, обратившись к шоферу, произнес: – Леша, тормози.

Машина подъехала к телеграфу. Косарев вышел первым и, не оборачиваясь, двинулся к высокой двери. Яковлев направился за ним. Широким шагом Косарев прошел в комнату телеграфистов и сразу же попросил их выйти из помещения. Оставил только одного, который выполнял его поручения.

– Соединяйся с ВЦИКом, – приказал он. – Проси товарища Свердлова. Скажи, что у аппарата чрезвычайный комиссар Яковлев.

Свердлова на месте не оказалось, он был на каком-то совещании. Ждать его появления у телеграфного аппарата пришлось почти четыре часа. Косарев все время ни на шаг не отходил от Яковлева. Он, как и Яковлев, с нетерпением ждал разговора с председателем ВЦИК. И с неприятным холодком в душе думал о том, что делать, если Свердлов так же, как и Голощекин, назовет Яковлева предателем революции и прикажет расстрелять. Приказ придется выполнить, хотя Яковлев всегда казался Косареву симпатичным и преданным революции человеком. Он был независимым, имел свои суждения, даже спорил с Лениным, несмотря на то, что все слушатели партийной школы уже тогда считали Владимира Ильича почти равным Богу. Ленин говорил так доказательно, что, казалось, мог убедить любого человека в своей правоте. Но вот убедить Яковлева ему удавалось не всегда.

Однажды они проспорили с ним целый вечер о революционной законности и революционной целесообразности. Яковлев считал, что революционной целесообразности можно придерживаться только до тех пор, пока революционеры не возьмут власть в свои руки. Дальше они должны действовать только в рамках законности. Потому что главный принцип революции – справедливость для каждого человека. Косарев с нескрываемым любопытством наблюдал за их спором, не отваживаясь вступать в него, чтобы не оказаться неправым.

Ленин доказывал, что полной справедливости нельзя добиться, пока не будут достигнуты конечные цели революции.

– Но ведь для того, чтобы их достичь, потребуются десятилетия. За это время революционная целесообразность выродится в террор против собственного народа, – говорил Яковлев.

– Не пугайте нас террором, товарищ Яковлев, – горячился Ленин и почему-то все время вытирал платком свою красную шею. – Народ получит такие права и такие свободы, каких ему никогда не может дать ни один буржуазный строй. Он добьется их именно с помощью революционной целесообразности. Вы думаете, русские помещики и капиталисты добровольно откажутся от того, что они награбили в течение столетий? Нет и еще раз нет! Награбленное можно только экспроприировать. Без экспроприации нельзя установить имущественного равенства между гражданами страны. Вы с этим не согласны?

– Все надо делать только на основании закона, – твердил свое Яковлев, внимательно глядя на Ленина и изучая его мимику. – После захвата власти необходимо сразу же принять Конституцию нового государства. Она и определит принципы поведения в обществе.

Ленин, до этого смотревший на Яковлева чуть прищурившись, качнулся, обвел взглядом сидевших вокруг него молодых революционеров и, задержавшись на Косареве, сказал, не скрывая сарказма:

– Вы думаете, помещики и капиталисты будут считать нашу Конституцию основным законом государства? Они останутся верными тому строю, в котором выросли. Кстати, а что вы скажете о дворянстве и членах царской фамилии?

– Их надо будет выслать за границу, – опустив голову, сказал Яковлев.

– Для того чтобы они там готовили интервенцию против нашей революции?..