Литерный на Голгофу. Последние дни царской семьи

Они спорили еще долго, но каждый остался при своем мнении. Косарев до сих пор помнил тот спор во всех деталях и думал о том, что ни Ленину, ни кому-либо другому так и не удалось выбить из Яковлева его своенравность. А ведь сейчас время такое, что до теоретических споров никому нет дела. Сейчас все подчинено революционной целесообразности. В том числе и жизнь самих революционеров. И Яковлев, проявляя строптивость, ходит по лезвию бритвы, рискуя жизнью.

Телеграфный аппарат зазвенел, на другом конце провода была Москва.

– Кто у аппарата? – спросил Яковлев.

– У аппарата товарищ Свердлов, – ответила Москва. Яковлев встал со стула и, прохаживаясь по комнате, стал диктовать телеграфисту так, чтобы каждое его слово слышал Косарев: «Ко мне из достоверных источников поступили сведения, что Екатеринбургский совет во главе с Белобородовым и Голощекиным решили разоружить мою команду сразу же по прибытии в Екатеринбург и взять перевозимый мной “груз” под свой контроль. Чтобы избежать этого, я решил ехать в Москву южной дорогой, но был остановлен в Омске на основании телеграммы Голощекина. Прошу вашего согласия продолжить путь в Москву через Челябинск, Уфу. Яковлев».

Телеграфный аппарат молчал несколько минут. Затем начал отбивать буквы, сливавшиеся в слова, от которых у Яковлева потемнело в глазах. «Вам надлежит следовать только через Екатеринбург. “Груз” и его охрану передать Голощекину. После этого можете считать свою миссию законченной. Свердлов».

Телеграфист оторвал ленту и передал Яковлеву. Он еще раз пробежал ее глазами и сказал, повернувшись к Косареву:

– Вот теперь все ясно. А до сих пор была одна самодеятельность.

Но Косарев тоже прочитал ответ Свердлова. Обняв Яковлева за плечо, он произнес тоном, в котором звучало сочувствие:

– Мне кажется, ты расстроился. – И без всякого перехода спросил: – Как выглядит Свердлов? Ни разу его не видел.

– А Троцкого видел?

– Ну как же? В Болонье. Я туда специально приезжал с Капри на несколько дней, чтобы послушать его выступление. Ты же там тоже был.

– Свердлов и Троцкий удивительно похожи друг на друга, даже пенсне и бородки одинаковые носят.

– Говорят, очень суровые люди. Это правда?

– Революция всех людей делает суровыми, – уклончиво ответил Яковлев. – Вот приказали бы тебе меня расстрелять. Ведь расстрелял бы. Так или нет?

– Скажешь тоже. Мы с тобой вон с каких лет друг друга знаем. – Но по тому, как Косарев опустил голову и отвел взгляд, Яковлев понял: расстрелял бы, не моргнув глазом…

На станцию Куломзино Яковлев возвратился к вечеру. Косарев провожать его не стал, поручил это своим чекистам. В проходе вагона и обоих тамбурах снова набились вооруженные люди. Они проследили за тем, как литерный поезд отправился со станции, и сразу же сообщили Косареву по телеграфу. А тот разослал телеграммы по всему пути до Екатеринбурга, требуя открыть литерному сквозное движение.

Глава 13

За годы, проведенные в рядах боевиков, у Яковлева выработалась привычка собираться в самые трудные минуты. В такие мгновения его воля напрягалась до предела, а голова работала невероятно четко. Благодаря этому он не раз выходил из самых безнадежных положений. Но так трудно, как сейчас, ему еще не было никогда.

Он прошел в свое купе, тяжело опустился на сиденье и, скрестив руки на груди, уставился в окно, за которым проплывали поля с прозрачными, еще не покрывшимися нежной зеленой листвой березовыми перелесками. Апрель заканчивался. Через день будет первое мая, которое советское правительство объявило Днем международной солидарности трудящихся. Надеялось на то, что рабочий класс европейских стран встанет на защиту русской революции. Но никакой солидарности не было и в помине. Немецкие войска, состоявшие из представителей рабочих и крестьян, находились в Ростове, Риге и на Украине, русская армия перестала существовать, солдатская масса, все более раскалываясь, обосабливалась на две части. Одна твердо встала на сторону революции, другая готовилась защищать то, что еще осталось от старого строя.

Если эти две силы двинутся стенка на стенку, какая бездна разверзнется в России, какие невероятные страдания придется пережить народу, думал Яковлев. Он до сих пор чувствовал на своей одежде запах солдатской махорки, который, казалось, навсегда въелся в нее во время путешествия в Омск в тамбуре вагона. И был совершенно уверен: прикажи Косарев своим людям перебить охрану поезда, те бы сделали это немедленно. Но ведь никто не станет умирать, не оказывая сопротивления. Жизнь – самое дорогое, что есть у человека, и он будет защищать ее до последнего мгновения. Охрана поезда тоже вооружена до зубов. Из этой схватки получилась бы такая резня, что не дай бог ее кому-нибудь увидеть.