– Ну, ты все слышала, – сказал он. – Это правда.
– И что теперь?
– То, что он сказал. Буду получать сто тысяч в неделю. На пиво, бензин и сигареты. Покупка квартиры подождет.
Оля пришла с работы около девяти. После концерта мы не разговаривали. Я еще спал, когда она в среду ушла на работу, а в ночь со среды на четверг я работал.
Она разулась в прихожей, зашла в комнату, бросила на диван рюкзак.
Я сидел на стуле у открытого окна, забросив ноги на подоконник. В окне зелень практически закрывала соседний дом. Пищали, летая над двором, невидимые ласточки.
Я сказал:
– Привет.
– Привет.
Оля села на диван.
– Давай бросим всю эту херню, – сказал я. – Давай вернемся в Питер.
– Возвращайся, если хочешь.
– Как возвращайся? А ты?
– Я остаюсь.
Я отвернулся к окну. Во дворе продолжали пищать ласточки. Где-то заплакал ребенок. Послышался шум машины. Скрипнули тормоза. Хлопнула дверь.
Оля встала с дивана, подошла к окну, прислонилась к подоконнику, посмотрела на меня.
Я вышел на кухню. Открыл блокнот.
«Нет его. Здесь оно. Потерянное мое детство. Заблудилось и охуело. Рассыпалось на мелкие черточки. Ушло в ночь. Убежало. Туда, где одуванчики и мыльные пузыри. Ласточки и тополиный пух. Скучные родители и сумасшедшие учителя. Где грязный рыхлый снег. Потерял я его. Разбросал по стремным дворам рабочего района, размазал по растаявшей от жары гудроновой крыше своей хрущевки, пролил в беспечных погонях за взрослой жизнью».
В дверь кабинета постучали. Вошла Инга. Ее щеки были в слезах и размазанной туши.
– Что случилась? – спросила я.
Инга села на стул, открыла сумочку, вытряхнула все, что в ней было: зажигалку, расческу, листки бумаги, тампон, пачку сигарет «Marlboro Lights», помаду.
Она взяла из пачки сигарету. Руки дрожали, сигарета сломалась. Она уронила ее на пол, взяла еще одну, щелкнула зажигалкой, затянулась, выпустила дым. Я взяла со стола свои сигареты, тоже закурила.
– Кеша разорвал со мной контракт, – сказала Инга и зарыдала.
– И что с того? Найдем тебе нового менеджера. Пусть идет в жопу!
– По контракту все деньги идут ему.
– Что значит ему? Как такое может быть?
– Он сказал, что так будет лучше…
– А ты каким местом думала, когда подписала такой контракт?
– Не знаю. – Инга тряхнула головой.
На ее сигарете образовался большой кусок пепла. Я пододвинула к ней пепельницу. Инга стряхнула пепел.
– У тебя контракт с собой? – спросила я.
Инга кивнула, подала мне несколько мятых листков.
– Успокойся, – сказала я. – Покажем юристам, а там будет видно, что делать. Выпить хочешь?
Инга кивнула.
Я выдвинула нижний ящик стола, достала начатую бутылку дагестанского коньяка и рюмки, открутила крышку, налила в рюмки. Мы выпили.
– Кеша вам сказал, что вложил в мою раскрутку свои деньги, – сказала Инга. – Но это неправда. Я отдала ему кольцо с бриллиантом, и он его продал. Оно было очень дорогое. Дед привез его из Германии после войны. Он был подполковник. Он умер, когда я маленькая была, и бабушка отдала мне кольцо.
– Это как-то отражено в контракте?
– Нет.
– Ты что, вообще дура? Ты что, не понимаешь, что он тебя развел?
– Понимаю. – Инга улыбнулась.
Поговорив с юристом, я зашла к Антону. Жени в офисе не было.
– Да, Кеша развел ее капитально, – сказал Антон. – И, главное, ни к чему не докопаешься. По договору, который она тупо подписала, он ничего ей не должен, потому что он, получается, вложил в нее сто тысяч «зелени», и пока он их не отобьет, все выплаты за альбом и концерты должны идти ему. Права на песни тоже у него: он же их купил.
– И что ей теперь делать? Ведь это как-то по-свински…
– Хороший вопрос. Мы можем ее немного подкармливать – платить несколько сотен баксов в месяц, недоплачивая Кеше. Но продажи альбома скоро сойдут на нет. Она – одноразовая певица, к тому же, «фонограммщица». Делать второй альбом смысла нет, тем более, самими, без участия Кеши. По поводу концертов: пока они еще есть, надо будет договариваться с Кешей, чтобы он хоть что-то ей платил. Да, песни принадлежат ему, но поет их на концертах она. Ну, якобы поет. Теоретически, он может полностью запретить ей петь свой репертуар. Или может слить информацию, что на альбоме и, соответственно, концертах, поет не она. Но тогда ни Кеша, ни Инга не получат вообще ничего.
Из своего кабинета я набрала номер Кеши.
– У меня от вас секретов нет, все по-честному, – сказал он. – Инга свое отработала. Или почти отработала. Ее уже даже на курортный «чес» брать не хотят. Или предлагают за концерт пятьсот баксов. Хотя еще недавно платили полторы-две «штуки». У меня уже нету ни сил, ни времени ей заниматься. Буду делать новый проект – герл-бэнд, как говорят. Вроде New Kids of the Block, только девки. Одна закапризничала – тут же заменил. Только к вам я уже не пойду, вы для меня мелковаты. Мне нужен лейбак покрупнее сейчас.
– А как же ее собственные деньги, которые ты, как бы, вложил в раскрутку? Деньги от продажи кольца?
– Это она тебе рассказала? Она много чего может рассказать. Только не факт, что это правда.
– Ну, про кольцо же наверняка знает ее мать, и ее бабушка…